Петля и камень в зеленой траве. Евангелие от палача
Шрифт:
Абакумов наклонился вперед и, накручивая рукоятку, как патефон, поднял за спиной Вогнистого толстое стекло, отъединив нас в салоне. И сказал мне озабоченно:
– Значит, так, Павел: пошлю тебя в Ленинград. Там предстоит большое дело. Все областное начальство сажать будем. Продались, суки маленковские…
Так и запомнился он мне в этом разговоре – уже согласовавший «вопрос» наверху, готовый уничтожить все ленинградское руководство и озабоченно накручивающий ручку стеклоподъемника, как будто заводил он патефон, чтобы мы могли сбацать прямо в салоне модное танго «Вечер».
Я вспоминал много лет
ВОПРОС ПРЕДСЕДАТЕЛЯ ВОЕННОЙ КОЛЛЕГИИ ВЕРХОВНОГО СУДА СССР В. В. УЛЬРИХА: Скажите, подсудимый, за что вас двадцать лет назад, в апреле 1934 года, исключили из партии?
АБАКУМОВ: Меня не исключали. Перевели на год в кандидаты партии за политическую малограмотность и аморальное поведение. А потом восстановили.
УЛЬРИХ: Вы стали за год политически грамотным, а поведение ваше – моральным?
АБАКУМОВ: Конечно. Я всегда был и грамотным, и вполне моральным большевиком. Враги и завистники накапали.
УЛЬРИХ: Какую вы занимали должность в это время и в каком состояли звании?
АБАКУМОВ: Об этом все написано в материалах дела.
УЛЬРИХ: Отвечайте на вопросы суда.
АБАКУМОВ: Я был младшим лейтенантом и занимал должность оперуполномоченного в секретно-политическом отделе – СПО ОГПУ.
УЛЬРИХ: Через три года вы уже имели звание старшего майора государственной безопасности, то есть стали генералом и заняли пост начальника Ростовского областного НКВД. С чем было связано такое успешное продвижение по службе?
АБАКУМОВ: Ну и что? Еще через полтора года я уже был наркомом госбезопасности. Ничего удивительного – партия и лично товарищ Сталин оценили мои способности и беззаветную преданность делу ВКП(б).
УЛЬРИХ: Садитесь, подсудимый. (Коменданту.) Пригласите в зал свидетеля Орлова. (Свидетелю.) Свидетель, вы хорошо знаете подсудимого?
ОРЛОВ: Да, это бывший министр государственной безопасности СССР генерал-полковник Абакумов Виктор Семенович. Я знаю его с тридцать второго года, мы служили вместе в СПО ОГПУ оперуполномоченными.
УЛЬРИХ: Что вы можете сказать о нем?
ОРЛОВ: Он был очень хороший парень. Веселый. Женщины его уважали. Виктор всегда ходил с патефоном. «Это мой портфель», – говорил он. В патефоне есть углубление, там у него всегда лежала бутылка водки, батон и уже нарезанная колбаса. Женщины, конечно, от него с ума сходили – сам красивый, музыка своя, танцор отменный да еще с выпивкой и закуской…
УЛЬРИХ: Прекратить смех в зале. Мешающих судебному заседанию прикажу вывести. Продолжайте, свидетель…
…слезы навернулись на глаза. Я вспомнил его – крутящего патефонную ручку стеклоподъемника за спиной шофера Вогнистого. «…все областное начальство сажать будем… Продались, суки маленковские…»
УЛЬРИХ: Свидетель Орлов, вы были на партийном собрании, когда Абакумова переводили из членов ВКП(б) в кандидаты? Помните, о чем шла речь?
ОРЛОВ: Конечно помню. Они с лейтенантом
УЛЬРИХ: Наверное, тогда еще Мешик не был министром на Украине?
ОРЛОВ: Ну конечно, он был наш товарищ, свой брат-оперативник. Это они погодя, после Ежова, звезд нахватали.
УЛЬРИХ: А за что Абакумов нахватал – как вы выражаетесь – звезд, вам известно?
ОРЛОВ: Так это всем известно. Он в тридцать восьмом поехал в Ростов с комиссией Кобулова – секретарем. Там при Ежове дел наворотили – навалом. Полгорода поубивали. Ну, товарищ Сталин приказал разобраться – может, не все правильно. Вот Берия, новый нарком НКВД, и послал туда своего заместителя, Кобулова. А тот взял Абакумова, потому что перед этим выгнал прежнего секретаря, совершенного болвана, который и баб хороших добыть не мог…
УЛЬРИХ: Выражайтесь прилично, свидетель!
ОРЛОВ: Слушаюсь! Так вот, Витька – сам ростовчанин, всех хороших… это… людей на ощупь знает… Ну, приехали они в Ростов вечером, ночью расстреляли начальника областного НКВД, а с утра стали просматривать дела заключенных, тех, конечно, кто еще живой. Мертвых-то не воскресишь…
Абакумов тут же разыскал не то какую-то тетку, не то знакомую, старую женщину, в общем, она еще до революции держала публичный дом, а при советской власти по-тихому промышляла сводничеством. Короче, он за сутки с помощью этой дамы собрал в особняк для комиссии все ростовское розовое мясо…
УЛЬРИХ: Выражайтесь яснее, свидетель!
ОРЛОВ: Да куда же яснее! Всех хорошеньких бэ… мобилизовал, простите за выражение. Выпивку товарищ Абакумов ящиками туда завез, поваров реквизировал из ресторана «Деловой двор», что на Казанской, ныне улица Фридриха Энгельса. В общем, комиссия неделю крепко трудилась: по три состава девок в сутки меняли. А потом Кобулов решение принял: в данный момент уже не разобрать, кто из арестованных за дело сидит, а кто случайно попал. Да и времени нет. Поэтому поехала комиссия в тюрьму на Багатьяновской, а потом во «внутрянку», построили всех зэка: «На первый-второй – рассчитайсь!» Четных отправили обратно в камеры, нечетных – домой. Пусть знают: есть на свете справедливость!
УЛЬРИХ: А что Абакумов?..
ОРЛОВ: Как – «что»? Его Кобулов за преданность делу и проворство оставил исполняющим обязанности начальника областного управления НКВД. И произвел из лейтенантов в старшие майоры. А через год Абакумов в Москву вернулся. Уже комиссаром госбезопасности третьего ранга…
УЛЬРИХ: Подсудимый Абакумов, что вы можете сообщить по поводу показаний свидетеля?
АБАКУМОВ: Могу сказать только, что благодаря моим усилиям была спасена от расправы большая группа честных советских граждан, обреченных на смерть в связи с нарушениями социалистической законности кровавой бандой Ежова – Берии. Попрошу внести в протокол. Это во-первых. А во-вторых, все рассказы Орлова Саньки насчет якобы организованного мною бардака являются вымыслом, клеветой на пламенного большевика и беззаветного чекиста! И клевещет он от зависти, потому что его самого, Саньку, в особняк не пускали, а мерз он, осел такой, в наружной охране, как цуцик. И что происходило в помещении во время работы комиссии – знать не может.