Петля и камень в зеленой траве. Евангелие от палача

Вайнер Георгий Александрович

УЛЬРИХ: Вопрос свидетелю Орлову. Ваша последняя должность до увольнения из органов госбезопасности и ареста?

ОРЛОВ: Начальник отделения Девятого Главного управления МГБ СССР, старший комиссар охраны.

УЛЬРИХ: Благодарю. Конвой может увести свидетеля.

Я не хотел в Ленинград – сажать тамошнее начальство, продавшихся сук маленковских. Не то чтобы я их жалел, кабанов этих раздутых; просто никакого не предвидел для себя профита с этого дела. Неизвестно,

где его истоки, и уж совсем не угадать, во что оно выльется. А отсеченное от задумки и непонятное в своей цели становилось мне это дело совсем неинтересным – тупая мясницкая работа. Нет, у меня была своя игра – надо было только ловчее увильнуть от ленинградского поручения.

И пока мы мчались в абакумовском «линкольне» по заснеженной вечерней Москве, сквозь толстое стекло, отделявшее нас от шофера Вогнистого, еле слышно доносился из приемника писклявый голос Марины Ковалевой, восходящей тогдашней звезды эстрады:

Счастье полно только с горечью, Было счастье, словно вымысел. До того оно непрочное, Что вдвоем его не вынесли…

Абакумов мрачно раздумывал о чем-то, наверное о предстоящей посадке ленинградских командиров, маленковских сук, хотя со стороны казалось, что он прислушивается к певичке, и я его сразу понял, когда он неожиданно сказал:

– Голос, как в жопе волос: тонок и нечист… – подумал и добавил: – Но в койке она пляшет неплохо…

Я засмеялся, подхватил лениво катящийся по полю мяч и решил начать свой прорыв к воротам:

– Это важнее. По мне – пусть совсем немая, лишь бы в койке хорошо выступала…

Мне надо было успеть забросить мяч до того, как мы приедем в цирк. Абакумов слишком часто ходил в свою ложу – не могло того быть, чтобы там не подбросили пару микрофонов.

– Я одну такую знаю… – начал я нашептывать со сплетническим азартом. – Вот это действительно гроссмейстерша! И молчит. Из-за нее наш Сергей Павлович совсем обезумел…

– Крутованов? – удивился Абакумов. И сразу же сделал стойку: – Ну-ка, ну-ка!..

– Он этой бабе подарил алмаз «Саксония»…

– Что за алмаз?

– Его Пашка Мешик выковырнул из короны саксонских королей. В Дрездене дело было…

– Чего-чего-о?!

– Точно, в сорок седьмом, он его на моих глазах отверткой выковырнул!

– И что?

– И велел мне передать только что назначенному замминистра Крутованову.

– Зачем?

– Чтобы вправить алмаз в рукоять кинжала и подарить его от имени работающих в Германии чекистов Иосифу Виссарионовичу.

– Ай-яй-яй! – застонал от предчувствия счастья Абакумов. – А почему Крутованов?

Я доброжелательно посмеялся:

– Вы же Пашку Мешика знаете – он на всех стульях сразу посидеть хочет. Сам-то он на верхние уровни не выходит, а через Крутованова и его свояка запросто можно поднести такой презент и их благоволением заручиться, кстати…

– Так-так-так… – зацокал

языком Абакумов, башкой замотал от восторга. – Ах, молодцы! Ах, умники!.. Но ведь не вручили?..

Я покивал огорченно.

– Ну и как же всплыл этот камешек вновь?

– У меня агент есть, ювелир. Он много лет выполняет заказы Анны Ивановны Колокольцевой, жены нашего известного писателя Колокольцева…

– Надо же, ядрена вошь! – искренне возмутился Абакумов. – Писатели – сортирных стен маратели! Сроду я не слыхал, не читал такого писателя, а своих ювелиров держат!

Я усмехнулся:

– Наверное, читали, Виктор Семеныч! Забыли просто. Он ведь, помимо книг, подробные романы пишет нам. Агентурная кличка Барсук…

– Да-а?.. Черт его знает, всех не упомнишь!.. Так что с ювелиром? И с бабой этой?

– А у бабы этой, у Колокольцевой, видать, промеж ляжек медом намазано: во всяком случае, Крутованов шесть лет с ней живет, дорогие подарки делает. А она его тетюшкает и нежит, любовь у них неземная, и баба эта – жох, потихоньку, молча, с подарками гешефты проворачивает…

– Продает, что ли?

– Ну да! Продает! Она ничего не продает – она только покупает! Драгоценности у нее невероятные…

– Откуда?

– Штука в том, что у нее, кроме мужа и Сергея Павловича, есть еще один хахаль.

– Вот блядь какая! – рассердился Абакумов. – Сколько же ей садунов надо?

– Нет, Виктор Семеныч, она не от похоти кувыркается – интерес, можно сказать, возвышенный у нее. Любовник этот – Лившиц, Арон Лившиц…

– Скрипач?

– Да, скрипач. Главный наш скрипач. И мадам крутит им всем троим рога, как киргиз баранте…

– Ага. Ну и что ювелир-то?..

– Ювелир донес мне на днях, что привезла она камень в оправе – оценить. Невиданной красоты камешек и размера тоже. Я не поленился, подъехал. И – обомлел: этот самый камень я три года назад отдал Крутованову.

– Ошибиться не мог? – быстро спросил Абакумов, и по его прищуренным глазкам, наморщенному лбу было отчетливо видно, как он начинает заплетать будущую гениальную интригу.

– Ошибиться трудно, Виктор Семеныч, – там на оправе, в платиновой розочке написано «Rex saksonia».

– Ясно. Давай дальше, – заторопил Абакумов.

– Ну, ювелир ей сказал: камень должен стоить триста пятьдесят – четыреста тысяч. Она подумала, что-то прикинула, посчитала и говорит: к вам, мол, завтра с этим камнем придет человек, вы скажите, что вещь стоит двести пятьдесят тысяч, не меньше.

– Понял, – кивнул Абакумов. – Назавтра муж явился прицениваться.

– Не совсем. Назавтра явился Лившиц – ювелир его сразу узнал: личность известная, фотографии во всех газетах… А муж явился еще через день.

– Значит, эта сучара слупила за дареный камень с них обоих? – восхитился министр.

– Выходит…

– А зачем ей такие деньги? – с искренним интересом спросил Абакумов. – Чего она с ними делает?

– Оборотный капитал. Другие камни покупает. У нее коллекция будь-будь! Алмазный фонд!