Пётр и Павел. 1957 год
Шрифт:
– Ничего… Ничего, Никитка… Терпи. Всё будет хорошо, – Алексей Иванович тоже поцеловал его в лоб.
– Братцы-товарищи! Вы это чего? – Егор замотал головой. – Дурной сон какой-то.
И обернулся к Иосифу, который довольно потирал руки:
– Ты-то чему радуешься?!..
– Он его отпустил, – объяснил счастливый Иосиф Бланк.
– Кто отпустил?.. Кого?..
– Бес отпустил Никиту Сергеевича.
– Погоди радоваться, – не сдавался Егор. – Как ты сам говоришь, когда в бумажках своих сомневаешься?
– "Это ещё надо посмотреть"?..
– Вот-вот.
– Посмотреть, так посмотреть. Согласен, Егор Евсеевич.
И тут с улицы донёсся истошный бабий крик: "Караул!.. Люди добрые, помогите!.. Ратуйте, люди добрые!.."
Все вздрогнули, прислушались.
– Ну, и денёк сегодня! – Галина двинулась к двери. – Что ещё у нас в деревне стряслось?..
Но не успела она сделать и трёх шагов, дверь настежь распахнулась, и на пороге возникла бабка Анисья. Задохнувшись от быстрого бега, всклокоченная, с очумелыми глазами, она не вошла – влетела в избу и, зацепившись разорванным подолом юбки за щербатую половицу, растянулась у ног председателя сельсовета.
– Анисья, милая, что с тобой? – Алексей Иванович кинулся поднимать с пола безумную старуху.
А та, как рыба, выброшенная на берег, широко открывала рот, стараясь захватить побольше воздуха, махала руками и, казалось, лишилась дара речи.
Её подняли с пола, усадили на лавку. Егор, знавший только одно средство, которое может быстро и эффективно привести человека в чувство, тут же налил стакан и протянул Анисье. Та вскинула на него свои безумные глаза, пришла в ещё большее смятение, охнула, ахнула и завопила что есть мочи.
– Свят!.. Свят!.. Свят!.. Богородица, Дева Чистая, моли Бога о нас!
– Анисья!.. Что случилось?!.. Ты нормально говорить в состоянии?..
– Сгинь, нечистая сила!.. Сгинь!.. – в ужасе повторяла старуха и, несмотря на отчаянные попытки хозяина дома помешать ей, грохнулась на колени, начала истово креститься и бить земные поклоны.
– Ты, старуха, небось, и сегодня зелье своё варила? – участливо спросил Егор и, увидев недоумённые глаза Галины, пояснил: – Она, когда самогон гонит, непременно по нескольку раз пробу снимает, чтобы, значит, в пропорции не ошибиться. Сегодня, видать, перебрала.
Анисья, услышав знакомый голос и трезвую речь, поначалу замолкла и перестала бить поклоны, потом осторожно подняла голову, увидала склонённых над собой людей, разглядела среди них Егора и очень робко, осторожно спросила:
– Ты здесь?..
– А где же ещё?
– И живой?..
– А что мне сделается? – в свою очередь поинтересовался тот.
– Ну, слава Богу, – она опять перекрестилась. – А я уж было… – и стала отмахиваться от него рукой, как от комара или назойливой мухи.
– Что "было"?.. Ну, договаривай!..
– Похоронила тебя.
– Это с какой такой радости?
Анисья сокрушённо покачала головой и тихо, по большому секрету, сообщила.
– У тебя в дому вой!..
– Что ты несёшь? Какой вой?
– Вот такой, – и она, задрав голову,
– Точно, перебрала, – Егор был категоричен.
Анисья закончила выть и, скорчив жуткую гримасу, призналась:
– И так мне жутко сделалось!.. Даже колики в животе начались. И решила я, нетопырь к тебе в избу забрался… и… того, значит… порешил тебя… и завыл на радостях.
– Какой такой нетопырь?..
– Известно какой… Обыкновенный.
– Скажешь тоже…
И вдруг страшная догадка молнией обожгла его пока ещё трезвый мозг.
– Щуплый!..
– Этого я не могу сказать, какой он на взгляд. Может, щуплый, а может, и упитанный, – бабка Анисья в сомнении покачала головой. – Я нечисть эту, признаться, никогда ещё в жизни не встречала… Разве во сне… – Я Щуплого, участкогого нашего, в своей избе запер!.. Дурак старый!.. – Егор стукнул себя кулаком по лбу. – Ему, видать, с похмелья одному в пустой избе бесы мерещиться начали, вот он и завыл. Ну, прощевай, Лексей, я побёг, – и покосился на недопитую бутыль самогона. – И что за невезуха у меня сегодня?!.. Больно неохота приятную компанию нарушать, но… Ничего не поделаешь, милицию в заточении держать не очень-то позволяется. На волю выпустить надо. Эх, ма!.. Жисть наша собачья! – и на прощанье ещё раз с горечью поглядел на бутыль.
– Да у тебя дома точно такая же стоит, – попробовала успокоить его Галина.
– Стояла, – уточнил Крутов, – Щуплый всё выпил… Ну, я пошёл?.. – спросил робко, но с надеждой.
– Забирай.
– Не понял, – Егор не поверил своему счастью.
– Забирай, говорю! – рассердился Алексей Иванович. – Пока не передумал.
– Это мы мигом! – он проворно засунул самогонку себе за пазуху. – Никитка! За мной!
– Я здесь останусь ночевать. Можно?.. – в глазах у мальчишки была такая мольба, что Алексей Иванович не выдержал и рассмеялся.
– Нечего, нечего! – остановил порыв Никитки Егор. – Алексею Ивановичу отдохнуть надо. Вона сколько его в милиции мурыжили! А ежели один спать в пустой избе боишься, топай ко мне. Я уж тебя, так и быть, на печь уложу.
– Спасибо. Я как-нибудь без вашего гостеприимства обойдусь, Егор Евсеевич. Спокойной вам ночи, Алексей Иванович! – и мальчишка стремглав бросился наружу.
– Анисья!.. – Крутов потрепал ошалевшую бабку за плечо. – А ты что? Тоже собралась туточки ночевать?
– Ой, да что ты!.. Да куда уж!.. У меня и аппарат включёный, – засуетилась старуха.
– Тогда, бабка, напра – во! – скомандовал Егор. – К включёному аппарату шагом марш!
Подхватив порванный подол, Анисья быстренько засеменила к двери. За ней, бодро стуча своей деревяшкой, зашагал Егор Крутов.
– Егор Евсеевич, подождите меня! – крикнул вслед Иосиф. – Я с вами!.. – и уже на ходу обернулся и пожелал: – Приятных вам сновидений.
Хлопнула входная дверь, и наступила тишина. В горнице за столом друг напротив друга остались Алексей Иванович и Галина.