Пётр и Павел. 1957 год
Шрифт:
– Пусти…те!.. – слабо пропищал железнодорожник.
– Дыхни!
Кислая волна застарелого перегара выползла из-под его прокуренных усов и заполнила собою всё пространство тесного купе. Влад брезгливо поморщился и отшвырнул Михал Саныча в коридор так, что пуговица с форменной тужурки осталась у него в руках. От тихого бешенства глаза Влада побелели:
– Слушай меня внимательно, земноводное!.. Если ты ещё раз без стука, в нетрезвом состоянии посмеешь войти в наше купе, я тебя на полном ходу вышвырну из поезда под откос…
– Так точно… поняла, – с трудом выдавила "инфузория" из себя и, чтобы не искушать судьбу, быстро засеменила по коридору.
– И научись с женщинами по-человечески разговаривать! – Влад запустил ему вдогонку оторванной пуговицей. Та стукнулась о стенку и отлетела прямо под ноги "бригадиру". Тот припустил ещё быстрее.
– Ну, вот… теперь он нас точно со свету сживёт! – сокрушённо проговорила Люд милка, собирая со стола банки с мёдом. – Он и прежде нас с Нюрой не очень жаловал, а теперь и подавно – сгноит.
– Пусть только попробует! – видно было, Влад остался доволен произведённым эффектом. – И запомните, Людмила Степанна, подлецы, как правило, страшные трусы. Позвольте, я вам помогу, а не то, неровён час, разобьёте вы своё богатство при передислокации в ваш родной пятый вагон.
– Простите, что так неловко получилось… Мы ведь с Людмилкой и не ожидали вовсе, – Нюра тоже была страшно расстроена и не скрывала своего огорчения. – Больше нам так посидеть уже не придётся.
– Почему? – Павел Петрович ободряюще улыбнулся. – Мы ещё, чует моё сердце, не раз и не два с вами почаёвничаем. Не расстраивайтесь, голубушки.
Дверь за проводницами и сопровождающим их Владом закрылась, и в купе остались мать с сыном и реабилитированный комбриг.
– Спасибо вам, товарищ генерал.
– За что, Павел?
– За то, что вы платок матери купили.
– Господи, ерунда какая, – смутился Павел Петрович. – Это такой пустяк…
– Нет, не пустяк. Она ведь у меня ещё совсем молодая. Сорок два года – разве это срок?.. А ей, как батя погиб, так никто ничего не дарил… Вот уже сколько лет!.. – он вздохнул и прибавил, видимо имея в виду себя. – И не подарит уже…
– А мне и не нужно ничего, – возразила Макаровна. – Мне от отца твоего столько всего перепало!.. До самой смертушки своей износить не смогу. И платье синее шерстяное, и полусапожки коричневые, и ещё…
– Это всё не считается, – перебил её Павлик. – Отца давнёхонько уже нет на свете этом… Кроме него, и вспомнить некого.
– Почему? На восьмое марта ты мне как-то одеколон "Кармен" купил… Помнишь? Ещё к рождению скамеечку в баньку сработал…
– Ты не меня, ты кого из чужих вспомни.
Мать его призадумалась:
– Что ж, прав ты, Павлуша… Прав. Вспомнить мне некого.
– Вот видишь.
– Да и кому дарить-то?.. Кого в войну поубивало, кто сам по себе помер, а из живых… Тётя Настя
– Вот и я о том же!.. – кивнул Павел. – Так что ещё раз спасибо, товарищ генерал. Вы для нас вроде деда мороза на Новый год.
От неловкости Павел Петрович даже покраснел:
– Ну, на деда, согласен, я в самом деле похож. А вот с Морозом ты, Павлик, по-моему, погорячился. Не обижаешься, что я тебя на "ты"?..
– Мне-то какая разница?..
– Посмотри, Павлик, совсем человека засмущал, – укорила сына мать, но по всему было видно, поступком его она довольна.
– А вы в Москву по делам или кого навестить собрались? – поспешил перевести разговор на другую тему Павел Петрович.
Авдотья Макаровна сразу озлилась и горестно покачала головой.
– По делам, будь они неладны!..
В купе, насвистывая "Наш паровоз вперёд лети. вернулся довольный Влад.
– Дорогие соседи, прошу не обижаться, но я вынужден вас на время покинуть. Во-первых, получил приглашение от Людмилы Степанны отобедать в пятом вагоне, а во-вторых, надо девушку защитить от наглых нападок на наших проводниц не вполне трезвого Михал Саныча. При мне он и пикнуть не посмеет.
Влад раскрыл свой фибровый чемоданчик, и тут!.. Глазам его попутчиков открылась картина, которую они не скоро забудут. До самых краёв чемоданчик был наполнен аккуратно сложенными сторублёвыми купюрами в банковской упаковке. Никогда еще Павлу Петровичу не доводилось видеть столько денег сразу в одном месте. Влад наугад вытащил из верхней пачки несколько бумажек, небрежно засунул их в карман брюк, прикрыл чемодан и уже хотел было выйти из купе, но, перехватив изумлённый взгляд соседа, пояснил.
– Вы не думайте, товарищ генерал, всё честным трудом заработано, до самой последней копеечки, – и весело предложил: – Берите и вы, сколько хотите, не стесняйтесь. Я свою кассу на ключ никогда не запираю, – но тут же осёкся, покраснел – понял, какую глупость сморозил. – Извините, товарищ генерал, сказал дурак, не подумавши.
Павел Петрович ничего не ответил, отвернулся к окну.
– Ну, я, так сказать… пошёл? – неизвестно у кого спросил Влад и вышел, тихонько прикрыв за собой дверь.
– Ты, Петрович, не обижайся на дуралея. Это ведь он от простоты сердечной.
– Я не обижаюсь, – не хотелось ему продолжать дальше разговор на эту тему. – Какие же у вас дела в Москве, Авдотья Макаровна?
И вот тут её прорвало:
– Представляешь, какая несправедливость, Петрович!.. Павлику третью группу инвалидности дали!.. Будто он ногу сломал или на худой конец язвой желудка мается в начальной стадии!.. А ведь он – слепой!.. Слепой!.. И как у них только наглости хватило такую пакость подстроить?!.. А ведь и у них, наверное, и дети, и внуки есть. Ты как считаешь?