Пётр и Павел. 1957 год
Шрифт:
Однако, похоже, смутить "красавицу" было не так-то просто.
– Так вот, дед мой за всю свою корявую жизнь ни разу никому не пожалился, ни разу ни у кого милостыни не попросил. He-а, всё сам… Всё сам!.. – она с гордостью оглядел всех, мол, знай наших!.. – И даже теперь… ведь почти не видит ничего, а никак успокоиться не может: всё хочется ему ещё кому-нибудь радость подарить!.. Пусть через мёд, но какая разница через что? Главное, не зря человек на этой земле проживает!..
– Дай Бог ему здоровья! – Макаровна
Павлик осторожно поставил свой стакан с чаем на стол.
– Когда у человека одного глаза нет, это ещё ничего… Можно пережить. Пусть плохо, но этим-то глазом он всё же видит. А когда полный мрак?.. Как тогда?.. – он говорил безстрастно, не торопясь, и от его тихого спокойного голоса становилось как-то особенно неуютно на душе Людмилка не сдавалась:
– Ты что думешь, один такой?!.. Знаешь, сколько народу покалеченного с войны домой вернулось!.. И безногие, и безрукие, и слепые тоже!.. И что?!.. Всем им в братскую могилу укладываться нужно было?!.. Так по-твоему получается?..
Павел слабо усмехнулся:
– Чтобы понять, надо самому испытать, что значит, когда, вместо света, ночь перед глазами. А все твои рассуждения, зря или нет человек живёт на этой земле, так… пустые, общие слова.
– Нет, не пустые! – Людмилка даже слегка озлилась. – И не общие вовсе!.. Хочешь, я тебя вязать научу?.. Для этого зрение совсем не обязательно. Ты платок мамке своей соорудишь или вот носки тёплые товарищу генералу. Глядишь, и польза от тебя людям. Любой человек, даже самый распоследний инвалид, своё место в жизни найти может. Главное – захотеть.
– Ты мне лучше про Павку Корчагина расскажи или про то, как закалялась сталь. Это мы ещё в девятом классе проходили…
– В десятом, – уточнила Людмилка.
– Пусть в десятом. Какая разница?.. Мимо чего мы только не проходили!.. Помню, я сочинение написал: "Герои живут среди нас". Начитался всякой дребедени, вроде "Повести о настоящем человеке", и пошёл строчить!.. Дурак был… Хотя помнится, мне тогда пятёрку поставили и на районный конкурс писанину мою отправили. Чтобы другие пример с меня брали!.. Показуха…
– Да как ты можешь?!.. – взорвалась вдруг Людмилка. – Неужели ты не видишь, сколько настоящих людей вокруг?! – и вдруг осеклась, поняла, какое слово с губ её сорвалось.
Павел усмехнулся:
– В том-то и дело, что не вижу… Ничего я не вижу, – и по своему обыкновению откинул голову назад. Замолчал.
В купе стало как-то особенно тихо. Так всегда бывает, когда случается что-то неловкое, постыдное, когда все готовы сквозь землю провалиться.
– Прости, – Людмилка робко коснулась его руки. – Нечаянно сорвалось… Я не хотела…
– Не дрожи ты так! – он осторожно высвободил свою руку. – Сама сказала: "Себя жалеть –
– А что ты видел?
– Ад, – коротко ответил Павел.
– Расскажи, – попросила Людмилка, и сама испугалась своей смелости.
– Не хочу.
– Ты лучше не трогай его, – робко вступилась за сына Макаровна. – Не тревожь!.. Открытую рану бередить…
– Нет, пусть расскажет! – Людмилка была непреклонна. – Когда страшный сон увидишь, непременно надо его тут же рассказать. Всё равно кому… И обязательно со всеми подробностями, а не то он ещё долго тебя мучить будет, – поближе придвинулась к Павлику и вдруг обняла парнишку за плечи. Он вздрогнул, но остался неподвижен. – Я на себе сколько раз испытала.
– Нет… Это был не сон, – ответили Павел.
– Всё равно… Рассказывай, – и прижалась щекой к его плечу. – Ну?..
Он повернул к ней голову.
– Как хорошо у тебя волосы пахнут. Это от духов или от мыла?
Людмилка вспыхнула, вся залилась румянцем и отодвинулась от парня.
– И чего выдумал!.. Откуда я знаю?.. У меня духов сроду не было.
– Я не хотел тебя обидеть. Просто запах очень знакомый… с детства… Родной… Вот только не могу вспомнить, чем ты пахнешь.
– Да я и не сержусь… вовсе. А мыло у меня самое обыкновенное – земляничное.
– Это не мыло… – Павлик отвернулся от неё и тихо, почти про себя, добавил. – Но я уже вспомнил… Ну, да… конечно…
Дверь купе приоткрылась, и в узкой щели показалось угреватое лицо с лохматыми рыжими усами и большим красным носом.
– Вот вы где прохлаждаетесь!.. – дверь со стуком распахнулась настежь, и на пороге обозначилась помятая фигура в форменной куртке с давно не стиранной повязкой на рукаве, на которой с трудом угадывалась надпись "Бригадир". – Паразитки несчастные!.. Я по всему составу бегаю, а они вона где!.. Чаи гоняют!.. Людка!.. Сколько раз тебе было говорено: сиди в своей "пятёрке" безвылазно и не шлёндрай по всему составу, а ты?!..
– Я, Михал Саныч, на минутку к Нюре заскочила, – затараторила Людмилка. – У неё с "титаном" проблемы, вот я и решила помочь…
– С Нюркой я отдельно разберусь!.. А сейчас…
Но узнать, что должно произойти "сейчас", никому не удалось. Влад поднялся со своего места, прихватил тужурку "бригадира" за верхнюю пуговицу и с силой притянул к себе.
– А ну, дыхни!..
– Чево, чево?.. – не понял тот.
– Дыхни, говорю! – и кто бы мог подумать, что в руках бывшего зэка и старателя такая силища! Он за пуговицу вздёрнул "бригадира" так, что тот еле-еле удержался на цыпочках.