Пётр и Павел. 1957 год

Десницкий Сергей Глебович

– Огромное спасибо!.. Честное слово, я сыт.

Ираклий не стал настаивать на продолжении трапезы.

– Ну, рассказывай, с чем ты пришёл в мой дом. Добрую весть принёс нам или худую?..

Семён немного помолчал, очевидно, решая, с чего начать, и начал… с конца.

– Я не был уверен, что у меня правильный адрес, ведь столько лет прошло, и всё могло измениться. Но… Мне жутко повезло: я с первого раза вас нашёл.

– Почему с первого? – не понял Ираклий.

– Видите ли… У меня ещё два адреса были… На случай, если этот неверным окажется. Один в Старо-Конюшенном переулке. Это здесь, в Москве… А чтобы разыскать другой, пришлось бы отсюда далеко уехать. В Алаверди… А

это, как я понимаю, Грузия…

В комнате стало очень тихо, и тиканье старинных ходиков гулко отзывалось в этом беззвучии.

– А как ты узнал, что я ещё жив? – спроси гостя Ираклий. – Я уже давно должен был переселиться отсюда… Совсем по другому адресу…

– "Такие люди, как мой отец, дольше века должны жить на этой земле! Иначе весь мир осиротеет", – так мне Георгий сказал, а он слов на ветер никогда не бросал.

– Георгий?!..

– Ваш сын, – для чего-то уточнил Семён. Он сказал эти слова ровным усталым голосом, но всем показалось: в комнате грянул гром. Пальцы Ираклия, впившиеся в подлокотники инвалидного кресла, от напряжения побелели.

– Значит, Георгий жив? – тихо спросил он.

– Когда мы с ним расставались, был жив… Правда, было это… почти пять лет назад. Даже чуточку больше: пять лет и три месяца… Он вам письмо написал.

– Авто, возьми у Семёна Михайловича письмо отца и дай мне, – попросил внука Ираклий. – Прочитать слова, которые в нём написаны, я не смогу, но очень хочу конверт в руках подержать.

– Увы, Ираклий Багратионович!.. Письма у меня нет, – остановил Автандила Семён.

– Как нет?! – изумился старик. – Ты его потерял?!..

– Не потерял. Его у меня при обыске вертухаи отобрали. Но вы не волнуйтесь, меня Георгий попросил, чтобы я письмо наизусть выучил… На всякий случай…

– Вот и прочитай нам… это письмо. Надеюсь, ты его не забыл? – старик хотел казаться спокойным, но ему это плохо удавалось: голос Ираклия дрожал.

– Я не мог забыть то, о чём меня просил Георгий, – тёзка Будённого поднялся со стула, откашлялся, затем набрал полные лёгкие воздуха и стал читать торжественно, с выражением, как это делают пятиклашки на уроке литературы.

– "Дорогой отец! Дорогая мама!.. Родные мои – Кэто, Реваз, Симон, Тициан! Мальчик мой Авто и нежно любимая Лёка! Очень хочу верить, что все вы живы и находитесь в добром здравии. Я знаю, вы устали ждать от меня вестей, но, поверьте, я никак не мог дать знать о себе. Там, где я всё это время находился, почта работает из рук вон плохо. Да и сейчас мне не очень верится, что Семёну удастся доставить письмо по адресу. Но попытка не пытка. Авось, повезёт. Представляю, как вы все переживали, когда я так таинственно и необъяснимо исчез. Дело в том, что меня "мобилизовали". Так мне гэпэушник объяснил, когда брал с меня подписку о неразглашении государственной тайны. Но на самом деле это был обыкновенный арест. Правда, ходим мы не в арестантских робах и спим не в камерах, а в тесных каморках два с половиной на полтора. Зато у каждого своя, отдельная. Мы эти каморки "кельями" называем. Много написать не могу: слишком мало бумаги. Но, если повезёт и Семён до вас доберётся, он вам всё расскажет обо мне. Очень люблю вас всех и скучаю без меры. Будьте здоровы и постарайтесь меня дождаться. Ты слышишь отец? Я совсем недалеко от вас и, может быть, скоро всех вас обниму. Я в это очень верю. Надеюсь, до скорого. Ваш Георгий".

Семён помолчал, потом прибавил.

– У него в самом деле было очень мало бумаги. Нам нельзя было её иметь. Но Георгий стащил из мусорной корзины два обрывка измятого ватмана, и были они с мою ладонь, – он показал руку. – Вертухаи за этим строго следили: ни один клочок не должен был пропасть. Когда мы уходили

из лаборатории или с объекта, нас всех обыскивали. Очень тщательно. Но Георгий сумел их перехитрить. Он вообще был очень умный. Замечательный человек!..

– Погоди, – остановил Семёна Ираклий. – Ты сказал "был"?

Неловкая пауза возникла за столом. Тёзка Будённого низко опустил голову и замолчал.

– Скажи мне всю правду, – потребовал старик. – Не надо со мной в поддавки играть!.. Ты меня понял, Семён?

Тот молча кивнул головой.

– Говори, жив Георгий?..

– Боюсь, нет, – Семён поднял голову и отважно посмотрел прямо в незрячие глаза Ираклия. – Я, конечно, ничего утверждать не могу, но, если бы он выжил, вы бы давно уже с ним увиделись.

– Рассказывай, Семён Михайлович, – попросил старший Гамреклидзе. – Всё рассказывай, ничего не бойся. Только ложь убивает, да и то лишь слабых духом, а правда, даже самая горькая, только закаляет. Рассказывай, мы все тебя слушаем. Павел Петрович, объясни ему.

Троицкий попытался ободрить растерявшегося Семёна:

– В этом доме не любят вранья. И вы не смотрите, что хозяин скоро вековой юбилей справит. Он любому из нас сто очков вперёд даст.

Семён понимающе кивнул.

– Я познакомился с вашим сыном в тридцать втором. Меня, как и его, тоже тогда "мобилизовали". "Они", – он указал в потолок, чтобы ни у кого не возникало сомнений в том, кто такие "они". – Так вот, "они" тогда собирались строить секретное метро от Кремля до сталинской дачи, и Георгий был "им" позарез нужен, потому что он инженер от Бога. Замечательный инженер! Я бы даже сказал, выдающийся. Ну, а я считался неплохим чертёжником. Обо мне по Москве слава ходила, будто я, к примеру, могу без циркуля вычертить круг любого диаметра, при этом погрешность составит всего лишь какие-то доли миллиметра… Да, что правда, то правда, мог, – он невесело усмехнулся. – Вот ведь какой парадокс: некоторые за этой капризной дамой всю жизнь гоняются, надеются с её помощью птичку счастья за хвостик поймать… Я "славу" имею в виду… А меня эта вздорная тётка заставила двадцать пять лет в "шарашке" отмотать. А там все, как я. Такие же ненормальные.

– "Шарашка"?.. Первый раз такое слово слышу, – удивился Ираклий.

– Тот же самый лагерь, но… Как вам сказать?.. Режим в нём специальный. Туда забирают только высококлассных специалистов, и те за пайку белого хлеба создают для "них" уникальные вещи. Поэтому их кормят настоящим супом с мясом, на третье даже компот дают, перед сном позволяют гулять по территории лагеря без охраны, разрешают читать не только специальную литературу, но и беллетристику тоже. Представляете?.. Я, например, мог по каталогу выписать из "Ленинки" любую книжку… Но, конечно, главное преимущество шарашки – это общение. Туда сажают только интеллектуалов, и, сами понимаете, с ними есть о чём поговорить. Само собой, не обходится без трений и конфликтов… Увы!.. Это неизбежно в любом общежитии, но все эти частные неурядицы – сущая мелочь в сравнении с тем безпределом, что на обычной зоне творится. Думаю, товарищ, – он кивнул в сторону Павла Петровича, – может подтвердить.

"Как странно! – подумал Троицкий. – Очевидно, мы отныне даже в тысячной толпе будем безошибочно отличать друг друга".

– С Георгием мы сразу сошлись. Сначала по работе, а потом просто подружились. Он тоже любил Блока, и мы на вечерних прогулках наперебой читали друг другу: "Рождённые в года глухие пути не помнят своего. Мы, дети страшных лет России, забыть не в силах ничего…" И я не в силах забыть то время, потому что… Хотите верьте, хотите нет, но я в шарашке был по-настоящему счастлив… Как ни странно это может вам сейчас показаться… На первый взгляд…