Петр III. Загадка смерти

Иванов Олег Леонидович

Появление Г.А. Потемкина изменило дворцовые отношения: ненависть великого князя Павла Петровича переходит на него. Весьма интересна депеша английского посла Гарриса своему министерству от 29 января 1779 года, в которой сказано: «С великим князем и великой княгиней Потемкин и его партия обращаются как с лицами, не имеющими никакого значения. Великий князь чувствует это пренебрежение и имеет слабость высказывать это в разговоре, хотя не властен сделать ничего более. Великая княгиня поступает в этом случае с гораздо большей осторожностью и осмотрительностью, и я думаю, что ее поведение вполне согласуется с письмами, получаемыми ею от его Прусского величества. В весьма серьезном разговоре, который я имел с Орловыми насчет этих предметов, они оба соглашались, что для них было бы далеко не невозможно возвратить себе милость императрицы; но в то же время они говорили, что характер их настолько переменился против того, чем был прежде, что они никак не могли бы быть уверенными удержаться и что поступок такого рода необходимо навлек бы на них вражду великого князя, между тем как для них было

в высшей степени важно сохранить за собой его расположение, имея в виду то обстоятельство, что беспокойное настроение императрицы и ее неправильный образ жизни должны неминуемо сократить ее жизнь и причинить преждевременную смерть. Вследствие этих причин они уезжают в Москву, намереваясь жить там в полном уединении, но в то же время всегда готовые явиться на первый зов, так как, несмотря на перемену обращения с ними императрицы, они никогда не будут в состоянии забыть всего, чем были ей обязаны»⁴⁶⁴. Как известно, Орловы постоянно занимали проанглийскую линию, поэтому если они и не были полностью откровенны в приведенной беседе, то все-таки изложенное весьма близко к их позиции того времени.

В дополнение к сказанному приведем сообщение секретаря саксонского посольства при дворе Екатерины II – Г. Гельбига, собирателя различных историй и слухов, зачастую весьма неправдоподобных. Он рассказывает, что летом 1791 года А.Г. Орлов приехал в Петербург и имел беседу с Екатериной, в которой напомнил якобы ей обещание принять в соправители великого князя по достижении им совершеннолетия. Что отвечала Екатерина – Гельбиг не знал⁴⁶⁵. Возможно, это только легенда.

Вернемся к ноябрю 1796 года. Скорее всего, графа Алексея Григорьевича подняла с постели камер-фрейлина А.С. Протасова, родня и приятельница братьев Орловых. Оказавшись во дворце, Орлов стал невольным участником совещания, если оно было, или просто высказал веско свое мнение. Для Алексея Григорьевича это был, наверно, непростой шаг; он, скорее всего, знал о намерениях Екатерины II в отношении ее наследника, а быть может, и о соответствующих документах. Величие императрицы и ее роль для России он прекрасно понимал. Что стоят его слова к Екатерине II в письме от 12 июля 1795 года: «А Вы – наше и всей России счастие, и тако да молю Всевышнего, да защитит Тебя могущею своею десницею от всех видимых и невидимых зол навеки нерушимо и да продлит дни живота Вашего для всеобщего благополучия всех верноподданных Ваших»⁴⁶⁶. Только любовью к Отечеству и стремлением к сохранению стабильности государства можно объяснить этот шаг Орлова-Чесменского, прекрасно знавшего характер и способности Павла Петровича и видевшего ясно те напасти, которые должны обрушиться на Россию и на его голову.

В сентябре 1796 года Г.Р. Державин написал стихотворение «Афинейскому витязю», в котором говорилось о графе А.Г. Орлове-Чесменском:

Я славить мужа днесь избрал,Который сшел с театра славы,Который удержал те нравы,Какими древний век блистал;Не город – и жизнь ведет простую,Не лжив – и истину святую,Внимая, исполняет сам;Почтен от всех не по чинам.Честь, в службе снисканну, свободойНе расточил, а приобрел;Он взглядом, мужеством, породой,Заслугой, силою – орел.

Поэтому тяжесть принять решение о вызове Павла Петровича в Петербург взял на себя именно такой выдающийся человек.

Петербург – Гатчина

До решения доктора Роджерсона и собрания вельмож об ударе у Екатерины II пытались не говорить. «Между тем, – пишет Массон, – императорская фамилия и остальные придворные не знали о состоянии императрицы, которое держали в тайне. Только в одиннадцать часов – в это время она обыкновенно призывала великих князей, – стало известно, что она нездорова, а слух, что императрица больна, просочился лишь в час пополудни. Но об этой новости говорили с большой таинственностью и робкими предостороженостями – из-за боязни себя скомпрометировать»⁴⁶⁷.

О болезни Екатерины должны были почти немедленно узнать все ожидавшие в ее приемной (статс-секретари, обер-полицмейстер и др.). А.М. Грибовский в своем дневнике под 6 ноября записал: «Кончина императрицы и сетование о ней разных лиц. Я не решился первый дать знать о том. Награда тем, кои его об этом уведомили». И несколько ниже Грибовский замечал: «Производство и награды Павла I гатчинским и бывшим в опале у Екатерины. Гнев его противу бывших при ней»⁴⁶⁸.

Грибовский не сообщил Павлу Петровичу о болезни Екатерины II. Но действительно ли он не решился на это или ему запретили – выяснить сейчас трудно. Т.П. Кирьяк пишет о том, что «в начале приключения и пока оставалась надежда к жизни всеми мерами старались скрыть смятение при дворе…»⁴⁶⁹. Точно не известно, как повел себя обер-полицмейстер – бригадир Глазов (его имя упоминает Грибовский), который должен был немедленно обо всем доложить Н.П. Архарову. По-видимому, он этого не сделал. В списке наград, которые были пожалованы в день коронования Павла I, его имя отсутствует, а упоминается петербургский обер-полицмейстер статский советник Е.М. Чулков. Последнему было пожаловано 300 душ и орден

Анны II степени⁴⁷⁰. Известно, что Чулков в конце октября 1793 года был назначен петербургским полицмейстером и помощником Н.П. Архарова. 18 ноября 1796 года он был пожалован в статские советники, all декабря назначен петербургским обер-полицмейстером⁴⁷¹.

«К великому князю-наследнику от князя Зубова и от прочих знаменитых особ послан был с известием граф Николай Александрович Зубов…» – пишет Ф.В. Ростопчин. Итак, решение о срочном вызове Павла Петровича было принято. Далось оно нелегко. Что, если к приезду великого князя его мать придет в себя и увидит, что ее предали? Заключение доктора Роджерсона и мнение А.Г. Орлова-Чесменского сыграли тут решающую роль. Многие поняли, что теперь нельзя терять времени; скорее, скорее показать свою лояльность к будущему императору, зная его характер, и быстрее всех – даже быстрее официально посланного Н. Зубова – известить Павла Петровича о случившемся.

Массон называет шесть посланников, прибывших одновременно в Гатчину к Павлу⁴⁷². Ростопчин насчитал их около двадцати! «Не было ни одной души, – пишет он, – из тех, кои действительно или мнительно, имея какие-либо сношения с окружавшими наследника, не отправили нарочного в Гатчино с известием; между прочим, один из придворных поваров и рыбный подрядчик наняли курьера и послали»⁴⁷³. Если верить павловскому камер-фурьерскому журналу, в Гатчину до приезда Н.А. Зубова прибыл с известием о болезни Екатерины какой-то офицер. Один из современников событий, Р.С. Трофимович, пишет, что это был капитан Бурцев, пожалованный за свою расторопность Павлом в подполковники и получивший кроме того в награду тысячу рублей. Де Санглен в числе первых прибывших в Гатчину называет Ильинского; это имя упоминается в КФЖ – «граф Август Ильинский» [122] . Правда, он постоянно был вместе с Павлом Петровичем и поэтому не мог приехать в Гатчину с известием.

122

При большом дворе он был 28 сентября с графом Потоцким.

До нашего времени сохранилось несколько интереснейших записок, посланных Павлу Петровичу в Гатчину 5 ноября 1796 года. Три из них принадлежат перу Н.П. Архарова, две – Н.И. Салтыкова, одна – А.А. Безбородко и еще одна – великому князю Александру Павловичу.

Начнем с Н.П. Архарова. Во времена Екатерины II он сделал довольно внушительную карьеру и к году ее смерти «правил должность новгородского и тверского генерал-губернатора», на которую был определен в 1784 году⁴⁷⁴. Отношение императрицы к Архарову было двояким. В 1788 году А.В. Храповицкий записал: «Похвалена расторопность Архарова, и что он хорош в губернии (Тверской), но не годен при дворе…»⁴⁷⁵ 7 сентября 1790 года секретарь Екатерины II отметил более резкий отзыв императрицы, увидевшей Архарова: «“C’est un intriguant de plus”» [123] ⁴⁷⁶, – сказано мне. Он год и восемь месяцев здесь не был. “II est mieux la qu’ici”» [124] . Согласно «Запискам» А.М. Грибовского, ставшего в августе 1795 года статс-секретарем, накануне смерти императрицы генерал-поручик Архаров был «управляющим в С. Петербурге должностью генерал-губернатора»⁴⁷⁷. Не исключено, что, зная отрицательное отношение к себе императрицы, еще до смерти Екатерины он был в тайном сговоре с наследником.

123

Это еще тот проныра (фр.).

124

Он там лучше, нежели здесь (фр.).

В первой записке, посланной в 11 часов утра 5 ноября, Архаров писал Павлу Петровичу: «Ваше императорское высочество, милостивейший государь. Сего числа в девять часов поутру ея императорскому величеству сделался припадок паралича, от которого при всех подаваемых от медиков средств к облегчению следов не видно. Сие важное происшествие должностию поставил донести вашему императорскому высочеству, прибавя при том, что для сохранения в городе тишины и спокойствия приняты мною надлежащие меры. Если же что еще случится, то не оставлю тотчас донести. Есмь с глубочайшим благоговением вашего императорского высочества верный подданный Николай Архаров. Ч[исла]. 5 ноября 1796 года».

В следующей записке на то же имя сказано: «…По отправлении три часа назад моего донесения ея императорское величество приходит отчасу в слабость, так что господин Роженсон ожидает скоро еще чего-либо хуже, и для того должностию моею почитаю еще отправить нарочного, не благоугодно ли будет вашему высочеству поспешить своим сюда приездом. Есмь… Ч[исла]. 5 ноября в два часа пополудни».

В третьей записке Архарова говорилось: «…После отправления от меня к вашему высочеству донесения ея императорскому величеству ни малого облегчения нет, и медики никакие надежды не полагают в предстоящем сем случае. Ея величество по чиноположению церкви исповедована, приобщена и маслом особорована… Ч[исла]. 5 ноября в три часа пополудни»⁴⁷⁸.