Пейзаж в изумрудных тонах
Шрифт:
В коридоре со вчерашнего дня так и осталась лежать книга, подаренная приятелем. Самойлова по дороге прихватила ее с собой. Налив чай и устроившись поудобнее на одном из стульев, она взглянула на обложку. Там значилось: «Маркетри – искусство отделки мебели ценными породами дерева». Только сейчас до нее дошло, с какой стати приятель решил сделать такой подарок. Кира еще со школы мечтала заниматься дизайном интерьеров, собиралась поступать в архитектурный. Но на экзамене по живописи ее срезали, заявив, что с цветом абитуриентка работать не умеет. Аргумент был смехотворным и даже обидным: брат в свое время сделал ей просто шикарный подарок, оплатив годовое обучение у одного из лучших, по отзывам, преподавателя в городе. Тот хвалил ее за невероятный диапазон оттенков и гарантировал, что с его предметом у нее проблем не будет. И вот после этого услышать, что она чистой воды график,
Поначалу она совершенно бездумно перелистывала страницы, на которых красовались пузатые комоды бомбе, вычурные шкафчики и помпезные секретеры. От всего этого нарочитого великолепия слегка подташнивало. Кира даже не могла себе представить, как можно комфортно существовать в обстановке, где со всех сторон сверкает позолота. Но вот дело дошло и до модерна. Кира не очень внимательно вчитывалась в текст, поскольку и так знала об этом стиле столько, что могла написать вполне сносную статью: прихотливая текучесть, волнистые линии, полный отказ от подражательства и заимствования старых форм и все в таком же духе. Перелистывая страницы, она постоянно натыкалась на упоминания известных мастеров того времени. Фамилии Галле, Пруве, Шарпантье, Серрюрье убаюкивали своей мягкостью и напевностью. И иллюстрации выглядели замечательно. Изысканные плавные контуры, причудливо изогнутые элементы декора, растительные орнаменты из шпона ценных пород древесины придавали прочной и надежной мебели видимость хрупкости и легкости. Самойлова переводила взгляд с одного изображения на другое, нигде надолго не задерживаясь. Лишь один дизайнер и проектировщик мебели привлек ее внимание – Луи Мажорель.
Ему в книге отводилась большая глава. Она сопровождалась не только фотографиями работ мастера, но и снимком его дома, который во всем мире известен как Вилла Джика. Кира и раньше видела этот шедевр XIX века, даже находила здание в одном из номеров старого журнала L’Illustration. Правда, дом тогда произвел на нее скорее тягостное впечатление – мрачное здание с нависающим верхним этажом и обилием печных труб скорее наводило мысль о готике, нежели о модерне. Девушка сравнивала его с известным особняком Рябушинского и находила, что Шехтель все же значительно тоньше чувствовал этот стиль. Теперь же Самойлова посмотрела на творение иначе. Возможно, все дело было в освещении – залитый закатным солнцем особняк смотрелся изысканно и даже таинственно. Здание выглядело настолько необычно, что полностью завладело ее вниманием. Пристально всматриваясь в изображение, девушка невольно отвлеклась от тягостных мыслей и успокоилась.
Глава 3
Интерес к изучению нового предмета очень часто проходит через призму личности педагога. При желании первичный интерес к наукам можно отбить у любого, даже самого любознательного человека. Кира это знала по себе – часть школьной программы для нее просто осталась за гранью восприятия. С фотокурсами все было наоборот. Алексей Алексеевич ничего не навязывал, ни к чему не принуждал, он просто рассказывал, и его хотелось слушать. И никогда не злоупотреблял специальной терминологией, если все можно объяснить простым языком. За это его все особенно ценили.
Он и внешне был очень приятен: маленький, толстенький, улыбчивый, какой-то домашний. Казалось, житейские бури и драмы пронеслись где-то высоко у него над головой. То, что преподаватель в прошлом оказался военным корреспондентом, объездившим все горячие точки, для всех ребят в группе явилось полной неожиданностью. Между тем совершенно случайно выяснилось, что его снимки в свое время публиковались не только у нас в стране, но и в таких серьезных изданиях, как The World Street Journal.
Алексей Алексеевич никогда не кичился своим опытом и не грузил прописными истинами, а просто на примерах показывал, что значит удачный снимок, особо обращая внимание на свет и эмоциональную насыщенность. В этом человеке снобизм отсутствовал напрочь, и сам он признавался, что, даже щелкая «от пуза», можно создать шедевр. Правда, оговаривался, что вероятность такого события ничтожно мала, так что все же стоит постигать азы. Спорить с ним не хотелось. Было желание только внимать. И главное, преподаватель не позволял себе грубой критики. Если кто-то из одногруппников демонстрировал не самый удачный кадр, Алексей Алексеевич с легкой иронией замечал: «Ты погиб, как муха в рассоле» или «Ты погиб, как швед под Полтавой». Такие замечания вызывали только
Но именно в этот день на занятия поставили нового преподавателя. Голова Киры и так была забита другими вещами и не очень приспособлена к восприятию свежей информации, а тут еще он. Глядя на педагога, девушка думала: «Если кто-то спросит меня, кто такой зануда, я покажу эту тоскливую ворону, и вопрос отпадет сам собой». К уроку тот подготовился тщательно – сделал целую презентацию. С первого же взгляда на нее всем стало понятно, что придется запастись терпением и мужеством. Залипнув на первом слайде, состоящем из убористого и нечитаемого текста, он стал так монотонно бубнить какую-то нудятину, что многие из одногруппников Киры тут же впали в анабиоз. Те, что покрепче, чуть не порвали рты от зевоты. Минут через двадцать нервы у одного из курсантов все же сдали, и он выпалил: «Мужчина, перейдите к следующему слайду!» Педагог очнулся, нашел глазами говорящего и прожег в нем дыру.
Критику молодой человек не воспринимал ни в каком виде. В отместку за нетерпеливость все оставшееся время лекция превратилась в одну большую нотацию. В ней автор доказывал присутствующим, что ничего путного из них не выйдет по определению. Для усиления эффекта он периодически делал театральные паузы. Склонив голову, преподаватель углублялся в созерцание костяшек пальцев. Всем начинало казаться, что педагог задремал и появилась надежда посидеть тихо до конца занятий. Но тут он снова вскидывал на аудиторию глаза и продолжал выедать мозг чайной ложечкой.
Встать и уйти просто не позволяло воспитание, впасть в кому – физические возможности, а спать совсем не хотелось. Пришлось пойти по пути наименьшего сопротивления: Самойлова просто выключила звук и стала думать о том, что ее в данный момент тревожило больше всего.
Смерть Наташи произвела на Киру такое впечатление, как если бы под ее ногами взорвалась бомба. Это просто не укладывалось и не могло уложиться в голове. Иногда она даже спрашивала себя, не придумала ли разговор с Олей ее богатейшая фантазия. Но нет, Самойлова четко помнила весь разговор, вплоть до интонаций.
Отринув в очередной раз сомнения в своей адекватности, она пыталась найти хоть сколько-нибудь правдоподобное объяснение происшедшему. Веричева не получала деньги по гос-контрактам на строительство чего-нибудь мегаэпичного, но абсолютно ненужного, не прокладывала газопроводы в неведомые дали, даже не владела сетью бензоколонок, которая покрывала бы полстраны. Ее бизнес давал вполне приличный доход, чтобы закрывать все текущие потребности. Но не более. Никто в семье не ездил на Ferrari и не носил обувь от Louis Vuitton. Хотя возможно, для Наташи арт-салон служил только прикрытием для какого-нибудь более серьезного бизнеса, о котором никто не знал в ее семье. Если так, в материальном отношении это было бы заметно. Хотя, возможно, она не возглавляла его, а была только исполнителем. Что-то сделала не так, и ее убрали. Но кто сможет и захочет ответить на этот вопрос? Да и смахивала эта версия на какие-то мафиозные разборки, так что верилось в нее с трудом.
Оставался еще вариант бытового убийства. Кстати, он, судя по криминальным хроникам, являлся самым распространенным. Но представить себе Андрея или Олю с ножом или сковородкой в руках у Киры не получалось. Веричева-младшая была совершенно оранжерейным созданием, которая даже не представляла, откуда берется хлеб. Всю жизнь ее кто-то опекал и заботился о ее хрупком здоровье. Вообразить, что та решила убить мать, все равно как допустить, что истинно верующий католик решил прикончить папу римского. Копылов тоже не тянул на роль Джека-потрошителя. Несмотря на весьма поверхностное знакомство, Самойлова довольно четко уяснила: Андрей приходил в бешенство только от грязи и беспорядка. Однако он при этом хватался не за кинжал, а за тряпку. Наводя порядок, тот мог зудеть часами, доводя всех занудством до нервного срыва. Однако при этом никогда не повышал голос. Самойловой как-то довелось быть свидетелем, как тот оттирал брызги зубной пасты на зеркале в ванной. В тот момент она узнала про Наташу и ее дочь за десять минут столько бытовых подробностей, сколько не удалось набрать за предыдущие несколько лет общения.