Пиджин-инглиш

Келман Стивен

— Если бы ты не была такая врунья, не пришлось бы плакать! И у тебя дурацкий вид в костюме попугая! Сними немедленно, от него воняет! Карнавал давно кончился!

Лидия:

— Иди нах!

Это было чересчур. У меня даже в животе похолодело. Никогда бы не подумал, что она скажет мне такое. Я прямо оторопел. Пришлось выйти на балкон, чтобы отдышаться. Я поискал глазами своего голубя. Птиц вокруг масса, но все далеко, даже цвет перьев не разобрать. Я попробовал подманить своего мармеладкой «Харибо», но голубь так и не появился. Прилетит ли он хоть когда-нибудь?

* * *

Кайл

Барнс научил меня приколу с грязным пальцем. Ничего особенного: притворяешься, что роешься в карманах, будто у тебя потребовали бабло, а ты никак не можешь найти монетку Чем дольше копаешься, тем ржачнее потом получится.

Наконец вытаскиваешь руку из кармана — мол, нашел, — но вместо монетки показываешь всем грязный палец. Офигенно.

Я поставил опыт на Манике. Он повелся. Зверски круто получилось. До него так и не дошло, что я покажу ему грязный палец. Он бы и за миллион лет не просек. В ход идет средний палец (тот самый, который значит «иди на…»).

Я:

— Влип!

Маник:

— Что за херня, чел! У меня хотя бы кроссовки не такой отстой. Что ты с ними сделал?

У меня засосало под ложечкой. Все вокруг загоготали.

Все вокруг:

— Отпадные бациллы!

— Ничего подобного!

Ну что такого особенного в полосках? Я их сам намалевал химическим карандашом, чтобы смахивали на «Адидас». Правда, на покоцанный. Отравой я не дышал. Раз только вдохнул, даже голова не успела закружиться. Никакого коматоза. Линии я провел ровно, не придраться. Издали смотрятся готично. А эти ржут. Ненавижу. У меня даже глаза налились кровью.

Я:

— Заткнитесь!

Все вокруг:

— Абибасы! Мудофель!

Они бы у меня посмеялись, будь я в Лощине. Кроссовки бы мне целовали, захоти я только. Задницу бы облизывали.

Мама говорит, Господь использует видеокамеры, чтобы постоянно видеть тебя. Вдруг у него нашлось занятие где-то далеко — землетрясение там устроить или наводнение, — а камеры следят за тобой, и ни одна твоя проделка не ускользнет от Боженьки.

Я:

— А я-то считал, Бог видит все сразу.

Мама:

— Он и видит. Камеры на всякий случай. Для тех мест, где дьявол очень силен. Так оно надежнее.

Значит, в наших местах дьявол прямо-таки в расцвете сил, камеры-то понатыканы повсюду! На входе и выходе в торговых рядах, у газетных киосков. Даже в зале супермаркета целых три, чтобы Терри Шушера не тырил пиво. Придется натягивать куртку на голову, капюшона-то у меня нет. Если пошевеливаться, камера меня не поймает, промелькну, будто призрак. Есть надежда.

Мы ждали подходящей минуты. Чтобы никто не загораживал дорогу и можно было сделать дело и свалить. Мы — это я, З-Омби, Шиззи и Убейца. Их задача — выбить цель, а моя — свалить с добычей.

Я:

— Ясно.

Кивок — это условный знак. Не пропустить бы. А потом нужно делать, как они. Побегут — значит, мне тоже бежать. Штука несложная. Прикинусь, что играю в камикадзе, что тут такого. Только не надо дергаться раньше времени.

Цель выбирал З-Омби. Высматривал кого послабее, чтобы не нарваться

на отпор и провернуть все в темпе. Пока З-Омби не определился, мы держались спиной к камере. Вроде здесь просто тусуемся, и больше ничего. Я нащупал в кармане зуб крокодила и попросил, чтобы кровь у меня в жилах текла побыстрее.

Мой голубь бродил между газетных киосков. Я не мог отвлекаться на разговоры с ним, чтобы не пропустить знак, но видел птицу краешком глаза. В клюве голубь держал здоровый кусище хлеба. По пятам за моей птицей семенили две другие, белая и черная, хлеб хотели отнять. Пристали намертво, не убежишь. Тут одна как прыгнет, как выхватит кусок у моего! Вот ведь наглость! Мне сделалось жалко своего голубя. Так и убил бы эту парочку мародеров!

Но тут мне пришло в голову, что весь сыр-бор из-за хлеба. Кусок все равно был велик для моего, вот и пришлось поделиться. А птицы не станут вежливо просить. Мне сделалось жалко всех птиц сразу.

З-Омби:

— За дело. Этот фраер подойдет.

В нашу сторону направлялся мистер Фримпонг. Шел себе мимо супермаркета. Совсем один. Только сейчас я понял, на кого придется напасть. Мне стало плохо. С собой он нес всего один пакет с покупками. Из пакета торчал батон. Мистер Фримпонг тощий-претощий, много не съест.

Среди прихожан мистер Фримпонг самый старый. Потому-то он и поет громче всех: зажился. Думает, Господь забыл про него. До меня только сейчас дошло. Меня охватила любовь и жалость к нему, только задний ход уже не дашь: поздно.

Хоть бы с ног его не сбить.

З-Омби:

— Работаем. Шевелите копытами.

Мы сорвались с места. Шиззи и Убейца впереди, я за ними. Я натянул куртку на голову. Играл в камикадзе, вот и все. Плевать, столкнусь я с кем-нибудь или нет, лишние очки мне без надобности. Я даже не смотрел, куда мчусь.

Разогнался я от всей души, только ветер свистел и во рту появился металлический привкус. Захочешь — не затормозишь. Прочь с дороги!

Звук удара. Что-то покатилось по полу. Разбилась бутылка. Распахнулась дверь, потянуло ветерком. Я уже был на другом конце торговых рядов. Мчался со всех ног. По сторонам старался не смотреть.

Я (про себя):

— Это был не я, не я, не я!

Чуть не врезался в ограждение. Спустил куртку с головы. Солнце ослепило меня. Магазин остался за спиной. Я был на улице. Обернулся.

Мистер Фримпонг лежал на полу. Враскоряку. Никогда не видел его в такой позе, словно жук издыхает под лучами солнца. Прямо жуть. Все его покупки раскатились, по полу лужа растеклась. Шиззи растоптал батон. Нарочно.

Убейца пнул коробку с яйцами, и они разлетелись в разные стороны. Я видел лицо мистера Фримпонга, в его глазах застыл страх. Я представил себе его мысли: что же Господь не придет на помощь, ведь самое время? Я тоже так думал. Мистер Фримпонг размахивал руками, но парни уворачивались, пытался встать, а ноги не слушались. Жестоко. Чересчур. Тут подскочил З-Омби, шарф закрывал его лицо. Обшарил карманы мистера Фримпонга и вытащил кошелек. Будто так и надо. Прямо жуть.