Пигмалион
Шрифт:
Затем они обменялись впечатлениями о пьесе Бернарда Шоу «Пигмалион». А когда Жан с легкостью продолжил литературное попурри, обратившись к сочинению Жан-Жака Руссо «Пигмалион» и его роли в истории музыкального театра, Жюли и вовсе насторожилась. У нее сложилось однозначное мнение – тема Пигмалиона для Жана не нова.
– И все-таки, я думаю, наш Пигмалион – прообраз скульптора с Кипра. – Жан глубоко погрузился в мысли. – Он, должно быть, настолько страстно был увлечен представлением о том, что эликсир бессмертия способен сохранить не только сердце, но и душу, даровав жизнь
– Браво, Жан! И пафосно, и красиво. Именно так. Еще раз браво! – воскликнула Жюли с ироничной улыбкой и захлопала в ладоши. – Боюсь показаться занудой, – как бы подытоживая, продолжила она, – но мне кажется, что после оцифровки архива ты или кто другой умышленно рассредоточил файлы со сканами рукописи по разным папкам и ограничил к ним мой доступ. Я бы предпочла заниматься настоящим исследованием документов, а не разгадывать исторические головоломки в режиме ограниченной информации. Думаю, это должно быть и в твоих интересах. Ты не доверяешь мне? Или у тебя только часть оцифрованного архива, а оригиналов документов нет? Мы даже экспертизу документов не можем сделать, чтобы определить время написания текстов.
– Я не уверен, есть ли в архиве булла "Detestande feritatis" с приложением, там много всего. Как могут выглядеть эти документы? – спросил Жан, умело игнорируя ее упреки и недовольный тональностью, которую принял разговор.
Жюли, стараясь скрыть свое волнение, на мгновение задумалась, прежде чем медленно начать их описывать.
– Думаю, булла "Detestande feritatis" и приложение к ней, подписанные Бонифацием VIII, должны быть оформлены консервативно, с использованием материалов, характерных для XII–XIV веков. Тексты, вероятно, написаны железо-галловыми чернилами на пергаменте из телячьей кожи. Пергаментные свитки, если это оригинал, должны быть скреплены и удостоверены свинцовой печатью – буллой, на лицевой стороне которой изображение святых Петра и Павла. Не исключено также изображение личного символа или самого понтифика в папской тиаре. Обратная сторона печати может нести имя папы и дату начала его понтификата.
– Ха-ха, браво, Жюли! Какие, говоришь, чернила? – Жан рассмеялся, не переставая пристально наблюдать за девушкой.
– Ничего смешного, Жан! – резко сказала Жюли. – Железо-галловые чернила использовались в Европе с V века.
– Не обижайся, Жюли, – сказал Жан миролюбиво. – Я понимаю ход твоих мыслей и твое внимание к деталям. Ты, вероятно, основываешь свои предположения на текстах из рукописи монаха Пигмалиона, верно? Но поверь, я не видел никаких пергаментных свитков. Как их хранили?
– Не знаю, – ответила Жюли, внимательно вглядываясь в Жана, пытаясь понять, не играет ли он с ней. – Я читала, что в специальных контейнерах, похожих на скролл-кейсы, сделанных из дерева или металла.
– Из ливанского кедра? – улыбнулся Жан.
– Ливанский кедр используют для хьюмидоров, как тот, что я подарила тебе на Рождество. А Ватикан предпочитал дуб и бук, если тебе это интересно, – рассмеялась Жюли и неожиданно с грацией лани сорвалась с кресла и оказалась на коленях Жана.
Он
– Про Бонифаций VIII все прочла? – спросил он, увернувшись от ее поцелуев.
– Надо поспешить. Мы оба голодны, и у нас скоро встреча.
– Не буду уточнять, о каком голоде ты говоришь, – ответила Жюли с игривой улыбкой. – В отличие от тебя, я уже готова. И, как видишь, даже надела свое кольцо-талисман, то, что ты подарил мне вместе с серьгами, когда мы вылетали из Лондона, – добавила она, любуясь голубым аквамарином, сверкающим на ее пальце в окружении бриллиантов. – Ты еще сказал, что эти камни под цвет моих глаз, помнишь?
– Помню, помню… – передразнил Жан с облегчением, наконец-то увидя под столом свой галстук, не представляя, как он там мог оказаться.
– Но это не главное, – не унималась Жюли. – Кольцо-то оказалось помолвочным, а ты мне так и не предложил выйти замуж.
– И никогда не предложу, если немедленно не начнешь читать, – ответил Жан с улыбкой.
– Хорошо, только не перебивай, а то я обижусь, – сказала Жюли, надув для эффекта губы и пересаживаясь в свое кресло и мысленно переносясь под своды Папского дворца в Ананьи.
Глава 3. Vinum Regum – Вино Королей
Простившись с магистром, папа Бонифаций VIII долго шел по узким коридорам дворца, пока не поднялся по извилистой лестнице на самый верхний этаж. День был сложным, но оставалось еще одно дело, которое хотелось бы закончить сегодня.
Остановившись перед крепкой дубовой дверью, окованной железом, он трижды постучал в нее. Дверь тут же отворилась. Молодой монах, почтительно склонив голову, пропустил папу внутрь комнаты, залитой мягким светом от множества свечей.
По одежде в нем можно было узнать бенедиктинца: черная ряса со скапулярием, капюшон, кожаные сандалии и пояс – все, что должно символизировать смирение и послушание. И только опытный взгляд мог определить некоторые несоответствия в деталях, вся эта одежда казалась на монахе чужой, словно он надел ее впервые. Его темные глаза, полные жизненной силы и неукротимой энергии, совсем не выражали ни скромности, ни аскезы. А лицо и руки – такие ухоженные – говорили о том, что этот человек не знает тягот монашеской жизни и не отрекся от земных удовольствий.
Звали его Роберто, потомственный аптекарь, чьи предки в нескольких поколениях хранили секрет эликсира бессмертия. В отличие от своих предков, Роберто не утруждал себя изнурительными фармацевтическими изысканиями. Его интересы сосредоточились на экспериментах с бальзамированием человеческих сердец и поиске ингредиентов для их долговечного хранения. При этом он нисколько не стремился обуздать свою гордыню в стремлении разгадать секрет эликсира бессмертия.
Папа прошел в глубину аптекарского помещения и, остановившись у витражного окна, некоторое время внимательно смотрел на монаха.