Пике в бессмертие
Шрифт:
Комэск заставил меня доложить об увиденном, замеченном. Я доложил.
— Видишь, все заметил, — сказал он, — значит, можешь ориентироваться, самостоятельно летать и группу вести сможешь. Учиться надо, привыкать, а тебе лень, — заключил он, помолчал и вдруг предъявил убийственное обвинение. — Ты просто симулируешь, уходишь в сторону. Пускай рискуют, гибнут другие. Ты за их спиной. — Этого я перенести не смог, вскипел:
— Я не трус, это все скажут. Не раз подставлял свой самолет, чтобы ведущего защитить. Ты, Талгат, это хорошо знаешь, — по имени назвал я комэска впервые.
— Тогда соглашайся! — отрубил он. — Потренируйся и води.
Летал, водил группы Коптев так же отлично, как делал все. Но и здесь не без ЧП. Об одном рассказывает он же.
«В середине августа мы полетели на штурмовку автоколонны противника. При подходе к линии фронта на моем самолете лопнул трубопровод, подводящий масло к РПД — устройству, изменяющему угол наклона лопастей винта. Масло стало выбивать. Винт стал во флюгер, то есть обороты большие, мотор и винт неимоверно ревут, а тяги почти никакой. Самолет быстро теряет высоту. Бомбы бросить не могу, так как подо мной свои войска. Летя к фронту, я заметил аэродром, с которого действовали истребители прикрытия фронта. Решил, что дотяну до него.
Вот он, спасительный аэродром. Решаю садиться с хода, выпускаю шасси и в это время замечаю, как навстречу начинают взлетать истребители. Сделать ничего иного, как заходить на посадку с другой стороны, делая маленькую коробочку, не могу. Чтобы уменьшить сопротивление и тем самым сохранить высоту, убираю шасси. Но и после этого полностью груженный самолет довольно быстро теряет высоту. Лишь бы успеть зайти на посадочную полосу! При заходе разворачиваюсь на 180 градусов. Самолет буквально сыплется к земле. Из разворота выхожу в шести метрах от земли и начинаю выравнивать самолет. В это время финишер мне навстречу стреляет красной ракетой, что означает запрещение посадки. Самолет проваливается к земле. Замечаю, что бетонная полоса чистая, самолет вот-вот должен коснуться бетонки. Но что это? Самолет парашютирует. И тут дошло, что я при заходе убрал шасси, а вновь не выпустил, думая, что оно выпущено. Вот почему была красная ракета. Но ничего предпринять уже не мог. Самолет приземлился на фюзеляж. Лопасти винта, ударяясь о бетонку, высекают сноп искр и сгибаются в бараний рог. Несильный удар, и самолет несется по бетонке, оставляя позади снопы искр. Стрелок и все, кто наблюдал это, сказали: «Страшное было зрелище. Думали, что самолет загорелся и вот-вот взорвется».
Вот ведь как получается: память сохранила, что шасси выпущено, а что убирал?! Она выдала эту информацию, когда было слишком поздно сделать что-либо.
Из кабины вылез весь мокрый, проклиная себя в душе за забывчивость, которая могла стоить и мне, и стрелку жизни. Соскочил с плоскости распластанного на бетонке «ИЛа». Дима рядом, в лице ни кровинки. Молчим. Потом он спрашивает:
— Что случилось, командир? — указывая взглядом на самолет.
— Забыл выпустить шасси, — только и успел ответить.
В это время к нам подъехали санитарная, пожарная и машина с людьми. Видят, что мы невредимы, спрашивают:
— Не ранены? Что произошло?
— Сели на вынужденную. Прошу прислать трактор. Вы можете ехать. Захватите стрелка, — ответил я, добавив: — Дима, доложи на КП, чтобы сообщили на наш аэродром, что мы сели на фюзеляж на этом аэродроме.
Все уехали. Я сел на плоскость и закурил.
Трактор подъехал. Я зацепил трос за рогульку винта и попросил тракториста осторожно оттянуть самолет от бетонки метров на десять, предупредив его, что самолет полностью снаряжен.
Тракторист —
— Будет полный порядок.
Оттянув самолет, отцепив трос и отпустив трактор, я открыл верхний лючок одного из бомболюков, приготовился выворачивать взрыватели из бомб. Тут на большой скорости подъехал «виллис». Из него вышли четыре человека. Трое в комбинезонах, четвертый в гимнастерке с погонами полковника.
— Что случилось?
— Отказал РПД. Лопнул маслопровод.
— Почему сел не на шасси? — грозно спросил полковник.
— Не успел выпустить.
— Какой же ты к... летчик, если не успеваешь выпускать шасси? — оскорбительно прозвучали его слова.
— Прошу прислать моего стрелка. А сейчас я буду выворачивать взрыватели из бомб и РСов, разряжать пушки и пулеметы, а поэтому прошу оставить меня одного, — спокойно ответил ему.
Полковника и его сопровождающих как ветром сдуло».
Вот такой он был, мой фронтовой друг — соратник Михаил Иванович Коптев. За свою беззаветную любовь и преданность Родине, за боевую храбрость и самопожертвование при выполнении боевого долга Коптев был удостоен ордена «Золотая Звезда» и звания Героя Советского Союза.
Моя эскадрилья
Принимая эскадрилью, я сознавал, какой огромный груз ответственности возлагаю на себя. Знал — теперь не будет мне покоя ни днем, ни ночью. Но тогда меня этот груз почему-то нисколько не пугал. Может быть потому, что молодость сама по себе сглаживает всякие трудности, опасности, принижает их значимость. Ведь для молодости непреодолимого ни в чем, кажется, не существует.
Главное, считал я, построить правильные взаимоотношения с личным составом, добиться взаимопонимания с каждым звеном и с каждой группой хотя и небольшого, но все-таки соединения. Именно соединения. Ведь эскадрилья тоже состоит из отдельных определенных служб, групп, наконец, звеньев, имеющих свои структуры управления и подчинения. Моя обязанность — сплотить, объединить эти части в единое целое, чтобы они органически вписались в состав эскадрильи, не дополняли ее, но создавали с ней единое, неразрывное целое.
Прежде всего, в состав эскадрильи кроме летчиков, в ее штат входят механики, главные люди, от действий которых зависит успех не только каждого полета, но и сама жизнь летчика. И хотя у них, у механиков свой командир, свое подчинение, я должен найти с ними общий язык, достигнуть взаимопонимания, конечно, уважения и, обязательно, сознательного беспрекословного подчинения моим приказам.
Нужно сказать, я добился всего этого. Механики в эскадрилье работали отлично, отсюда, по их вине, почти не было отказов моторов и вынужденных посадок. Не подводило нас и отлаженное оружейниками боевое обеспечение самолетов.
Работали люди в тяжелейших и сложнейших условиях. Война не знает ни погоды, ни времени суток, она идет круглосуточно, не принимая во внимание ничего, войне все безразлично: палящая жара, трескучий мороз, дождь, снег, град, ветер, ночь, день — война идет, она пожирает свои жертвы, свое топливо и требует нового. А люди — ее основная движущая сила, они железно верные своим, беззаветным для войны, обязанностям солдатам-пехотинцам — наступать, отступать, держать оборону, танкистам и летчикам — расчищать им путь. А вот у обслуживающего персонала эскадрильи, у оружейников задача одна — обеспечивать боевую готовность самолетов.