Пилот «Штуки». Мемуары аса люфтваффе. 1939–1945
Шрифт:
Каждый раз, заходя в атаку, я чувствую лежащую на нас ответственность и надеюсь на то, что мы успешно выполним нашу задачу. Как удачно, что мы сегодня обнаружили эту колонну! У меня кончились боеприпасы. Только что я вывел из строя пять танков, но в поле видно еще несколько монстров, некоторые из них продолжают двигаться. Когда-нибудь я расквитаюсь и с ними.
– Ханнельоре 7,1, – это позывной командира 7-го звена, – истратив снаряды, вы должны лететь домой.
Я же вместе с моим ведомым на большой скорости лечу к аэродрому. Мы не будем задерживаться на заправку топливом – у нас в баках его еще достаточно, – нам требуется только пополнить запас боеприпасов. Темнота опускается быстро. Хотя те отличные ребята, что подвешивают бомбы и загружают снаряды, стараются изо всех сил, мне кажется, что все делается слишком медленно. Я уже объяснил им, что стоит на кону, и они совсем не хотят подвести своих товарищей в воздухе. Всего через десять минут после приземления я снова взлетаю. Мы видим возвращающуюся эскадрилью; она подлетает к аэродрому с включенными габаритными огнями. Мне кажется, что я вернулся к цели спустя
На следующий день задача очевидна: вылетать для действий против тех же сил, что и вчера.
Мы вылетаем очень рано, так чтобы прибыть к рассвету на место, поскольку иваны наверняка захотят использовать это время. Погода отвратительна, облака висят на высоте 100–150 метров над летным полем. Снова святой Петр помогает нашему противнику. Окружающие возвышенности не видны. Мы можем лететь только над долинами. Я раздумываю – какая неожиданность ждет нас сегодня. Пролетая над Фалештами, мы видим усеянное обломками поле – точно в таком виде, в каком мы оставили его вчера. Строго на юг от Балты мы встречаем первые танковые и моторизованные колонны. Они хорошо прикрыты – как зенитным огнем, так и истребителями. Должно быть, русские уже знают, что мы вчера устроили хорошее представление. Но я гоню от себя мысль, что сегодня могу сделать здесь вынужденную посадку. Мы сразу атакуем и тут же ввязываемся в воздушный бой, как и во время каждого вылета, поскольку на этом участке нет совершенно ни одного истребителя, который можно было бы выделить для нашей поддержки. Воздушный бой приходится принимать в условиях плохой погоды. Из-за низкой высоты мы несем потери, но надо сохранять эту высоту, поскольку дело срочное и терять нельзя ни минуты. Если мы не задержим иванов, они скоро появятся на нашем собственном аэродроме. Жаль, что со мной летает бортстрелком не Хеншель – этот парень имел отличный опыт, и в вылетах с ним было намного спокойнее. Сегодня моим бортстрелком является унтер-офицер Ротманн – хороший парень, но опыта у него недостаточно. Летчики любят летать с ним, поскольку верят, что Ротманн может выбраться из заварухи, из которой не выберется никто другой. По возвращении эскадрильи на аэродром я не мог дожидаться, когда заправятся остальные, и вылетел в паре с лейтенантом Фишером. Мы отправились к танкам на окраинах Балты. Над целью нас встречает несколько истребителей. Погода еще хуже, чем раньше; приходилось лететь совсем низко; видимость не превышает 250 метров. Немного подняв самолет около Балты, я осмотрелся – не появятся ли наши истребители. Но наших нет – есть лишь русские.
– Смотри, Фишер, здесь одни «аэрокобры». Подходи ко мне ближе и держись на хвосте.
Русские нас уже заметили. Их самолетов около двадцати. Для них мы удобная цель, и вот они уверенно идут в атаку. Мы не можем теперь набрать высоту, приходится лететь у самой земли, вжимаясь в любую узкую лощину, чтобы попытаться скрыться. Быстрых поворотов мой самолет при этом делать не может, поскольку при резком нажатии на педаль я ощущаю резкую боль, приходится использовать для маневров только ручку. Эта тактика меня не спасет, если за мной охотится пилот, который знает хотя бы азы пилотирования. А у меня на хвосте, похоже, пилот, который знает свое дело в совершенстве. Ротманн начинает проявлять беспокойство:
– Они собьют нас!
Я кричу, чтобы он заткнулся и стрелял, вместо того чтобы болтать языком. Он вскрикивает, – по моему фюзеляжу бьют снаряды. Попадание следует за попаданием, а я не состоянии сдвинуть педаль. Мной овладевает слепая ярость. От злости я просто вне себя. Раздаются сильные удары снарядов большого калибра: «аэрокобра» стреляет из 37-миллиметровой пушки. Помимо этого, у нее есть 20-миллиметровые орудия. Сколько еще снарядов выдержит мой верный «Ju-87»? Сколько еще ждать, когда он загорится и начнет рассыпаться? Меня сбивали во время войны тридцать раз – но всегда зенитным огнем, а не истребителями. Каждый раз я был способен управлять педалями и маневрировать с их помощью. Это был первый и последний раз, когда снаряд из истребителя попал в мой самолет.
– Ротманн, стреляй!
Он не отвечает. Его последние слова: «Я застрял… О!» Это значит, что защиты сзади нет. Иваны быстро это понимают; они становятся еще агрессивнее, чем раньше, приближаясь ко мне сзади, справа и слева. Какой-то парень атакует меня спереди, заход за заходом. Я нахожу убежище в очень узком овраге, в котором едва помещаются крылья моего самолета.
После подобного приключения любой бы почувствовал страх и усталость, но этот страх не помог бы делу. Я сажусь на другую машину и снова поднимаюсь в воздух. Советы должны быть остановлены. В этот день я уничтожаю девять танков. Тяжелый день. Во время последнего вылета приходилось напрягать зрение, чтобы высмотреть какой-нибудь танк. Хороший знак. Думаю, что ударные силы разгромлены; пехота сама по себе без танков далеко продвинуться не сможет.
На следующее утро наземная разведка подтвердила мои предположения. Никакой активности, почти мертвая тишина. Когда я приземлился после первого вылета за этот день, на крыло моего самолета вскочил молодой пилот, дико размахивая руками. Он сообщил, что я награжден бриллиантами к Рыцарскому кресту. Мной было получено сообщение по междугороднему телефону от фюрера, но в этом сообщении содержалось и запрещение летать. Некоторые слова пилота были заглушены ревом моторов, но я понял общий смысл того, что мне говорили. Чтобы не видеть запрещение в виде приказа, я на этот раз не пошел в комнату управления полетами, а стал ждать у моего самолета окончания приготовлений к следующему вылету. В полдень генерал по телефону вызвал меня в Одессу.
Тем временем на меня хлынули телеграммы с поздравлениями буквально со всех сторон – даже от членов правительства рейха. Я собираюсь упорно бороться за право продолжать полеты. Меня угнетает даже мысль, что я полечу в Одессу, когда мои товарищи идут на боевое задание. Я чувствую себя дезертиром. Это чувство тяготит меня всю дорогу и совершенно лишает радости от признания заслуг. В Одессе я не узнаю ничего нового – только то, что я уже знаю и не желаю слышать еще раз. Слова поздравлений я слушаю рассеянно; мои мысли с моими товарищами, у которых не было этой неприятности и которые продолжают летать. Я завидую им. Мне предстоит немедленно отправиться в ставку фюрера, чтобы получить из его рук бриллианты. После остановки в Тирасполе мы пересаживаемся на «Ju-87» – когда-то я летел к фюреру с Хеншелем, на этот раз бортстрелком у меня Ротманн. Мы летим через Фокшани, Бухарест, Белград, Кечкемет, Вену и Зальцбург. Редко когда глава государства принимает офицера, обутого в мягкие летные меховые ботинки, но мне приходилось остаться в них, поскольку они не причиняли сильной боли. Оберст фон Белоу прибыл в Зальцбург, чтобы сопровождать меня, в то время как Ротманн отправился домой поездом – мы решили, что я захвачу его в Силезии по пути обратно.
Два дня я загораю на солнце на террасе гостиницы «Берхтесгаденер», вдыхая в себя великолепный воздух родных гор. Постепенно я расслабляюсь. Двумя днями позже я встаю в присутствии фюрера в величественном Бергхофе. Он знает в подробностях о моих вылетах в течение последних двух недель и выражает радость, что судьба оказалась столь милосердна, что нам удалось столь многое. Я тронут его теплым отношением и почти нежной сердечностью. Фюрер говорит, что я сделал достаточно, поэтому он отстраняет меня от полетов. Он считает, что нет смысла в том, что лучшие солдаты гибнут на поле боя. Гораздо лучше, чтобы их пример и их опыт сохранился для нового поколения. Я отвечаю, что отказываюсь от награды, если она обуславливается моим отстранением от обязанностей командира эскадрильи. Фюрер хмурится, следует короткая пауза, затем его лицо озаряется улыбкой.
– Очень хорошо, тогда вы можете летать.
Вот теперь я действительно счастлив. Я с радостью гляжу на моих товарищей, на лицах которых тоже вижу радость от сознания, что я вернусь в эскадрилью. Мы пьем чай с фюрером и беседуем час или два. Темой наших разговоров являются новые виды военной техники, стратегическая ситуация и история. Фюрер специально для меня рассказывает о «Фау», который недавно прошел испытания. В настоящее время, считает он, было бы ошибкой переоценивать его эффективность, поскольку точность этого оружия все еще невелика, но, добавляет он, это не так важно, поскольку уже есть надежда на производство абсолютно точных ракет. Позднее мы будем использовать не обычные взрывчатые вещества, а нечто совершенно отличное, столь мощное, что, используя его, мы сразу прекратим войну. Фюрер сообщил мне, что разработка этого оружия уже продвинулась далеко и что завершение не за горами. Для меня все это – вещи совершенно непонятные, и я не могу себе представить этого нового оружия. Позднее фюрер сообщает, что взрывную силу ракетам даст атомная энергия.
Впечатление от каждого визита к фюреру длится долго. Из Зальцбурга я делаю короткий перелет в Гёрлиц, мой родной город. Приемы, сделанные в мою честь, выматывают не меньше, чем некоторые из моих боевых вылетов. Однажды в семь часов утра, когда я еще лежу в кровати, меня будит серенада, которую поет в мою честь хор девушек. Моей жене приходится долго убеждать меня сказать им «доброе утро». Довольно трудно объяснить людям, что, несмотря на то что меня наградили бриллиантами, приемов и празднований я не желаю. Все, чего я хочу, – это отдохнуть. Еще несколько дней я провожу в деревне, в доме моих родителей, в тихом семейном кругу. Я слушаю по радио сводки новостей с Восточного фронта и думаю о продолжающих сражаться солдатах. Теперь меня ничто уже здесь не держит. «Ju-87» снова летит по маршруту Вена – Бухарест на юг.