Пилот «Штуки». Мемуары аса люфтваффе. 1939–1945

Рудель Ганс Ульрих

Мы взлетаем с самым рассветом; к сожалению, над землей еще стоит туман. Приближаясь к аэродрому, замечаем, что на земле активно работают наши тяжелые орудия. Они уже поразили несколько самых смелых из стальных монстров; остальные убрались восвояси. Весь персонал воздушных подразделений уже на своих постах. Солдаты радостно приветствуют нас, поскольку понимают, что мы прилетели их выручать.

Один «Т-34» въехал в здание управления полетами и стоит там криво, словно пьяный, среди развалин. Некоторые танки спрятались в районе завода. Здесь пикировать опасно из-за высоких труб. Нам приходится проявлять чудеса точности, чтобы не налететь на одну из них. Наши орудия стреляют из-за каждого угла. Мы бросаем бомбы за границами деревни. Наконец иваны понимают, что разумнее всего ретироваться. Большинство танков движется к восточному выходу из деревни, где можно укрыться в глубоких оврагах. Здесь останавливаются и их грузовики с бензином и боеприпасами.

Русские пытаются отогнать нас с помощью зениток малого и среднего калибра, но мы при помощи бомб и орудий заставляем их зенитные орудия замолчать. Грузовики загораются и начинают взрываться.

Иваны поспешно направляются через снег на восток. Самым трудным делом сегодня является посадка в Злынке, поскольку туман на аэродроме не поднимается и видимость ограничивается небольшим расстоянием, когда мы наконец приземляемся.

К закату делаем семь вылетов в составе эскадрильи. Что касается меня, то я делаю пятнадцать одиночных вылетов. Малые Вышки освобождены от противника; шестнадцать танков уничтожено с воздуха.

Вскоре после этого эпизода наш летный персонал вылетает на север на Первомайск, куда уже прибыл наш наземный персонал. Аэродром здесь имеет небольшую бетонную полосу, однако пользы от нее немного, кроме как ставить на нее самолеты, чтобы они не утонули в грязи. Практически все время невозможно ни взлетать, ни садиться; здесь просто кошмарные условия. Возле летного поля стоит деревушка, где мы размещаемся. После долгих дневных вылетов – и в дни, когда полеты невозможны, – Гадерманн отправляется делать физические упражнения. После долгой пробежки по пересеченной местности мы всегда принимаем контрастный душ. Все это завершается нырянием в снег перед домом в голом виде. Чувство свежести после таких упражнений непередаваемо – словно ты заново родился. Паны и паненки, которые редко видят воду в любом виде, обходят нас на солидной дистанции, раскрыв рты от удивления. Уверен, что они получили еще одно подтверждение пропагандистскому лозунгу о «некультурных немцах».

Без метеорологической разведки утренний вылет большой группы бывает бесполезным. Зона цели может быть закрыта туманом, и это делает невозможной атаку. Бесцельный вылет – это потеря драгоценного бензина, не говоря уж о том, что плохая погода может быть фатальной для неопытных пилотов. Потому был выпущен строгий приказ, что на рассвете должен подниматься в воздух специальный метеорологический самолет и его доклад о погоде в районе предполагаемой цели должен определять, полетим мы или нет. Эта задача столь важна, что я не могу поручить ее случайному человеку. С разведчиком должен вылетать Фикель; когда он нуждается в отдыхе, его заменяют.

Однажды утром мы летим к линии фронта. В этот день я решил воспользоваться хорошей погодой, и мы отправляемся в полет до рассвета. Я пытаюсь восстановить в памяти конфигурацию фронта на этом участке. В утреннем полумраке ясно вижу, как противник ведет артиллерийский огонь. Поскольку огонь интенсивен, я знаю, что за задачи буду ставить в этот день. Обнаруженные позиции я немедленно заношу на карту. Совсем скоро они будут неразличимы, а очень похоже, что именно сюда мы и направимся для их бомбардировки. Результаты нашей разведки также очень интересны для наземных войск. Теперь неожиданностей не будет. Оказывают сильное впечатление, даже на меня в воздухе, многочисленные вспышки выстрелов множества орудий в полутьме. Немного напоминает железнодорожную станцию, где постоянно включаются и выключаются огни. Внезапно мимо нас проносятся ярко трассирующие пули, их траектории еще долго мерцают, соединяя небо и землю. Вражеская противовоздушная оборона нас обнаружила. Снизу взвиваются вверх разноцветные сигнальные ракеты – сигналы между отдельными наземными подразделениями. Во время наших постоянных утренних визитов мы постепенно стали приближаться слишком близко к иванам, такое они не смогли спокойно перенести. Русские тоже хотят извлечь преимущества из раннего утра для неожиданных рейдов – и потому сейчас яростно стреляют в нас. Это неприятная помеха, поскольку в утренние часы мы раньше частенько заставали танковые экипажи врасплох. Можно понять ивана, когда он посылает своих «красных соколов» очистить небо над фронтом перед рассветом. Мы часто схватываемся с «красными соколами». Не очень приятно двум нашим самолетам выкручиваться в бою с превосходящими силами без прикрытия истребителей.

Во время этих вылетов Фикель очень устает, и Гадерманн советует мне временно снять его с полета или освободить от полетов со мной на одиночном самолете. Когда Фикель говорит после приземления на сильно поврежденном самолете: «Я потерял еще несколько лет жизни», он пытается превратить эти слова в шутку, но я вижу, что он уже совсем не такой силач, как прежде, и даже его выносливость имеет свои пределы. Но я благодарен, что он не поднимает вопрос о своем переводе на другой самолет; я всегда уверен

в его дружбе.

Сегодняшний наш разведывательный вылет направлен в район к северо-западу и юго-западу от Кировограда, где Советы предпринимают многократные попытки пробиться большими массами своих неисчерпаемых сил. Если погода еще будет летной, мы совершим боевой вылет всей эскадрильей. Она поднимется в воздух через полчаса после нашей посадки, чтобы атаковать цели, которые мы сейчас занесем на карту. Но на дворе зима, и непроницаемая вуаль тумана не позволяет определить цели точно. Мы взлетаем без уверенности, что через час сможем приземлиться на том же аэродроме. Внезапно туман начинает прибывать; он обычно висит по нескольку часов, видимость ухудшалась. В такие минуты жалеешь, что находишься в самолете, а не в машине.

На этот раз я лечу с Фикелем; мы успешно провели нашу разведку и даже произвели несколько атак на низком уровне в районе Кировограда. Уже наступил день, и мы летим домой на запад. На полпути, у Новоукраинки, мы внезапно оказываемся в быстро густеющем тумане. Фикель на своем самолете подлетает ближе, чтобы не потерять меня из виду. Земля еле различима. Внезапно я замечаю, что внизу торчат несколько высоких труб. Туман поднимается на очень большую высоту, так что мы не в состоянии его перелететь. Мне необходимо пройти где-нибудь под туманом. Кто знает, как далеко он простирается? Если мы улетим вверх, то можем блуждать в тумане, пока не кончится бензин, и придется совершать посадку где-нибудь на занятой партизанами территории. Проходит немного времени, и мы добираемся до линии фронта, появление которой я так страстно желал увидеть. У нас совсем мало бензина после долгого разведывательного полета, поэтому нам приходится держаться близко к земле, чтобы в условиях минимальной видимости не пропустить свой аэродром. Внизу сплошная серая пелена. Горизонта не видно. Самолет капитана Фикеля исчез. Я не видел его еще с Новоукраинки. Возможно, он все же столкнулся с заводской трубой.

Поскольку земля остается ровной, мы можем продолжать полет сквозь туман. Как только появляется какое-либо препятствие – телеграфный столб, деревья или возвышенность, – мне приходится тянуть на себя ручку, чтобы немедленно влететь в непроницаемый снежный пух. Возвращаться обратно вниз довольно рискованно. Землю видно с высоты лишь 3–4 метров, но на этом уровне из тумана может вынырнуть какое-либо непредвиденное препятствие. Я лечу лишь по компасу; по часам определяю, что через двадцать минут лёта должен подлететь к аэродрому в Первомайске. Вот либо равнина уступает место холмам, либо туман становится гуще. Небольшое нажатие на ручку, и я беру чуть выше. Это позволяет мне избежать встречи с несколькими высокими столбами. Мне невероятно повезло.

– Хеншель, мы спускаемся для посадки.

Где будет посадка, я не знаю, поскольку ничего не вижу – впереди лишь серая муть. Я выпускаю посадочные закрылки и уменьшаю газ. Самолет летит на низкой скорости и касается земли. Его никуда не заносит, и он быстро останавливается. Хеншель откидывает фонарь и выпрыгивает с радостной улыбкой.

– На этот раз повезло.

Видимость составляет едва 50 метров. Мы, по всей видимости, на возвышении, с которого туман струится вниз. Я прошу Хеншеля немного пройти назад – похоже, там слышен звук моторов. Возможно, там дорога. Я все еще сижу в своем верном «Ju-87» и не перестаю радоваться успешному приземлению. Хеншель быстро возвращается. Моя догадка оказывается верной – впереди нас дорога. Армейские водители сообщили ему, что до Первомайска еще 40 километров и что дорога ведет именно в этом направлении. Мы снова заводим двигатель и направляемся к дороге. Видимость все еще немногим больше 30, максимум 40 метров. Мы едем по широкой дороге, как обычная машина, следуя правилам дорожного движения и пропуская тяжелые грузовики. Где движение затруднено, я приостанавливаюсь, поскольку в тумане какой-нибудь водитель может не увидеть мой самолет, пока не окажется прямо перед ним. Многие, наверное, думают, что перед ними самолет-призрак. Таким образом я еду два часа, то вверх на возвышение, то вниз. Но вот впереди перекресток. Его с такими длинными крыльями мне не преодолеть. Приходится съезжать с дороги. До Первомайска всего 10 километров. Я сажусь в проходящую мимо армейскую машину. Хеншель остается с самолетом. Наши товарищи уже начали волноваться за нас, поскольку по времени бензин уже должен был кончиться, а мы при возвращении ни с кем не связывались. Поэтому они шумно радуются нашему возвращению.

Но Фикель на аэродром не прибыл. Это тревожит. К середине дня туман поднимается, я еду к моему самолету и взлетаю прямо с дороги. Через несколько секунд я снова на аэродроме в Первомайске; наш верный механик смотрит на «Штуку», словно на только что вернувшегося блудного сына. В полдень новый вылет. Когда я возвращаюсь, Гадерманн сообщает, что Фикель звонил из Новоукраинки. Он благополучно нашел дорогу из тумана. Он потерял меня из виду, когда туман стал густым, и приземлился примерно в то же время, что и я. Наша радость очень велика.