Пилот «Штуки». Мемуары аса люфтваффе. 1939–1945
Шрифт:
Я спрашиваю фон Белоу, как он оценивает ситуацию, поскольку он говорил чрезвычайно спокойно и сухо.
– Наше положение трудное, но возможно наступление генерала Венка или Шернера на выручку Берлина.
Я восхищаюсь его спокойствием. Мне все ясно, и я лечу обратно в мое подразделение, чтобы выполнять поставленную задачу.
Поразительная новость, что глава государства и главнокомандующий вооруженными силами рейха мертв, оказали парализующее воздействие на войска. Но красные орды опустошают нашу страну, и таким образом мы должны продолжать борьбу. Мы можем сложить оружие только тогда, когда приказ об этом отдадут наши командиры. Мы будем продолжать борьбу в соответствии с военной присягой. Мы будем продолжать борьбу, потому что знаем об ужасной судьбе, ожидающей нас,
Восточный и Западный фронты приближаются друг к другу ближе и ближе, наши операции выполнять все труднее. Дисциплина у моих солдат заслуживает восхищения; она совершенно не отличается от дисциплины первых дней войны. Я горд ими. Самым тяжелым наказанием для моих офицеров, как и раньше, является отстранение от очередного боевого вылета. У меня самого, однако, проблемы с моей культей. Мои механики сконструировали для меня оригинальное приспособление, похожее на копыто дьявола, и с ним я летаю. Устройство прикрепляется ниже колена, и каждый раз, когда я давлю на него – то есть, скажем, когда мне нужно нажать на правую педаль, – нижняя часть культи, которая только начала затягиваться, натирается так, что на коже образуется рана, она открывается и сильно кровоточит – особенно в воздушном бою, когда мне требуется делать сильный поворот направо. Временами моему механику приходится вытирать с частей двигателя пятна крови.
В первые дни мая я снова оказываюсь удачлив. Мне назначена встреча с фельдмаршалом Шернером, и до нее я хочу заглянуть по дороге в штаб люфтваффе в замок Германнштадт, расположенный примерно в 25 километрах к востоку от нас. Я лечу туда на «шторьхе». Сверху я вижу, что замок окружен высокими деревьями. Это парк, в середине которого я решаю приземлиться. Позади меня сидит мой верный Фридолин. Посадка происходит без проблем; после короткой остановки, чтобы забрать карты, я сажусь в самолет. Он разбегается для взлета в направлении высоких деревьев. «Шторьх» набирает высоту медленно. Чтобы помочь ему быстрее подняться, я выпускаю закрылки перед самым краем леса. Но это приводит к тому, что самолет теряет высоту. Я давлю на ручку, но результата мало. Давить на ручку сильнее смысла не имеет – взмыв, самолет клюнет носом. Вот я слышу удары и треск. Теперь я окончательно загубил свою культю, если не хуже. Внезапно наступает тишина. Я на земле? Нет, я сижу в кабине, как и Фридолин. Мы застряли в развесистых ветвях огромного дерева, весело раскачиваясь взад и вперед. Дерево качнулось еще несколько раз – видимо, удар был для него слишком силен. Я опасаюсь, что «шторьх» выкинет еще какой-нибудь трюк и перевернется вверх колесами. Продвинувшись вперед, Фридолин спрашивает с некоторой тревогой:
– Что происходит?
Я говорю ему:
– Не шевелись, а то ты сбросишь то, что осталось от «шторьха», с дерева с десятиметровой высоты.
Хвост сломан – как и большие куски плоскостей крыла; эти куски и хвост лежат на земле. Ручка управления все еще у меня в руке, моя культя не пострадала, она ни обо что не ударилась. Надо же так повезти! Мы не могли спуститься с дерева – было слишком высоко, а ствол был толстый и гладкий. Мы ждем, и через какое-то время на сцене появляется генерал – он слышал треск и теперь разглядывает нас, устроившихся на дереве. Он невообразимо рад, что мы отделались так легко. Поскольку других возможностей снять нас нет, генерал посылает за местной пожарной бригадой. Они помогают нам спуститься с помощью длинной выдвижной лестницы.
Русские обошли Дрезден и пытаются переправиться через Эрзгебирге с севера, чтобы достичь протектората и таким образом обойти армию фельдмаршала Шернера. Основные советские силы находятся
Мы немедленно атакуем танки и уничтожаем их; колонна продолжает свой путь на юг. По всей видимости, беженцы надеются спрятаться за защитным барьером Судетских гор, где, как они считают, будут в безопасности. В том же самом районе мы атакуем еще большее число вражеских танков в настоящем торнадо разрывов зенитных снарядов. Выстрелив по танку «ИС», я поднимаюсь на высоту 200 метров и оглядываюсь – и вдруг замечаю за хвостом дождь из частиц и обломков. Они падают откуда-то сверху. Я спрашиваю:
– Нирманн, кто из нас сейчас был сбит?
Это кажется мне единственным объяснением – и Нирманн думает то же самое. Он поспешно пересчитывает наши самолеты – все они на месте. Так что никого из нас не сбили. Я гляжу вниз на «ИС» и вижу пустое место. Может, танк взорвался и его обломки взлетели на столь большую высоту?
После операции экипажи, летевшие сзади меня, подтвердили, что танк взорвался и его части взлетели в воздух. Обломки, падавшие позади меня, принадлежали «ИС». По всей видимости, в танке была взрывчатка, которая предназначалась для устранения противотанковых заграждений и других препятствий с дороги других танков. Я завидую спокойствию Нирманна в наших вылетах, поскольку сейчас полеты особенно опасны. Если мне придется сделать где-нибудь вынужденную посадку, шансов спастись уже не будет. Нирманн летает с ни с чем не сравнимым спокойствием; его самообладание просто изумляет.
Глава 18
КОНЕЦ
мая проходит совещание всех командиров люфтваффе зоны армии Шернера. Оно проходит в штабе авиагруппы и посвящено обсуждению плана, который только что был прислан главнокомандующим. Предлагается постепенно отвести весь Восточный фронт, сектор за сектором, пока он не станет параллельным Западному фронту. Мы чувствуем, что придется принять очень горестные решения. Неужели Запад даже сейчас не понимает своих возможностей относительно Востока и не осознает сложившееся положение? Наши мнения по этому вопросу разделяются.
8 мая мы летаем в поисках танков к северу от Бро и около Оберлойтенсдорфа. В первый раз за все время я не способен сконцентрироваться на выполнении задачи – меня охватывает какое-то непонятное чувство разочарования. Я не уничтожаю ни одного танка – они все в горах и для меня недоступны.
Погруженный в свои мысли, я лечу домой. Мы приземляемся и направляемся к пункту управления полетами. Фридолина здесь нет – мне говорят, что его вызвали в штаб авиагруппы. Не значит ли это?.. Я мигом выхожу из депрессии.
– Нирманн, позвони в эскадрилью в Райхенберг, дай инструкции на новый вылет и назначь время следующей встречи с истребителями сопровождения.
Я изучаю ситуацию по карте… но какой в этом смысл? Где Фридолин все это время? Я вижу, как за окном приземляется «шторьх». Это Фридолин. Мне надо выйти к нему навстречу? Нет, лучше подождать здесь… Похоже, для этого времени года здесь очень тепло… Позавчера на двух моих человек напали из засады и убили чехи в гражданской одежде… Почему Фридолин не появляется так долго? Я слышу, как открывается дверь и кто-то входит в помещение; с трудом сдерживаюсь, чтобы не повернуться. Кто-то мягко кашляет. Нирманн все еще говорит по телефону… Так это не Фридолин. У Нирманна какие-то неприятности со связью… Забавно. Я замечаю, что сегодня мой мозг очень отчетливо регистрирует каждую деталь… маленькие нелепые вещи, не имеющие никакого смысла.
Я поворачиваюсь, дверь открывается… Фридолин. Его лицо выглядит изможденным, мы глядим друг на друга, и внезапно у него сжимается горло. Все, что я могу сказать ему:
– Ну?
– Все кончено… Безоговорочная капитуляция. – Лицо Фридолина выражает все яснее, чем его шепот.
Конец… Я чувствую себя падающим в бездонный колодец; перед глазами проносятся в беспорядке лица товарищей, которых я потерял, те миллионы солдат, которые погибли в море, в воздухе и на полях сражений… миллионы тех, кто стал жертвами насилия в Германии… восточные орды, которые теперь заполняют нашу страну… Внезапно Фридолин отрывисто бросает: