Пионовый фонарь
Шрифт:
– Я пришел к вам с одной просьбой, господин Иидзима, - сказал Аикава. Очень прошу вас, снизойдите!
– Какая же у вас просьба?
– Я как-то затрудняюсь в присутствии госпожи О-Куни... И слуги опять же...
Нельзя ли нам поговорить с глазу на глаз?
– Отчего же, можно... Всем удалиться и сюда не входить! распорядился Иидзима.
– Слушаю вас, - обратился он к Аикаве.
– Господин Иидзима, - сказал Аикава.
– Я пришел к вам сегодня с совершенно особенной просьбой. Дело касается болезни моей дочери. Как вам известно, болеет она давно. Я делал все, что в моих силах, но ничего не помогало.
Непонятно было, чем она страдает.
Тут уж я ей задал! Чего же ты раньше молчала, говорю, бесстыжая ты тварь, говорю, где твое уважение к отцу?.. Вы знаете, она у меня семи лет осталась без матери, а сейчас ей восемнадцать, и вырастил я ее, можно сказать, сам, мужской рукой, потому она так и проста, ничего совсем не знает, ну сущее подобие своего глупого родителя, да и только... Прошу вас, господин Иидзима, не смейтесь над моими словами, не презирайте нас...
– Но чем же она больна?
– Как изволите видеть, единственная дочь, мечтал я поскорее взять в дом жениха и отправиться на покой, и молился о ее выздоровлении, хотя я не такой уж и верующий, и даже водой при этом холодной обливался, даром что я старый человек, хотя по летнему времени это ничего, и все зря. А вчера вечером она мне и говорит: вот отчего. И такое она мне сказала, что кормилице ее не расскажешь. Сущая дура, вся в родителя... Вы только не презирайте нас, пожалуйста!
– И отчего же она заболела?
– А я-то беспокоился, все-не знал, как ее выходить, всяких лекарей приглашал, ну откуда мне знать? От этого ни боги, ни будды не спасут. Что же ты, говорю, сразу не сказала?
– Так что же оказалось?
– Прямо не знаю, как и сказать. А вы не будете смеяться?
– Не понимаю, - признался Иидзима.
– В чем все-таки дело?
– По правде говоря, - решился Аикава, - все дело в вашем слуге Коскэ. Вы, господин Иидзима, часто расхваливали его при мне. Говорили, что человек он преданный, происходит из самурайского рода, хотя и опустился сейчас до положения дзоритори, и сыновнему долгу он верен, и вообще малый славный. Вы еще говорили, что нет у него ни родных, ни близких, и потому вы-де сами позаботитесь о нем, отдадите его в какой-нибудь дом наследником и сделаете самураем. И вот я, наслушавшись, как вы его хвалите, прихожу, бывало, домой и об этом рассказываю, слугам своим кричу, чтобы брали пример с Коскэ, что у господина Иидзимы, и кухарка наша О-Сак нахвалиться им не может: и собой, говорит, он хорош, и душой приятен, и благороден, и даже кормилица наша его на все лады расхваливает... В общем, получилось так, что моя дочь, только вы не смейтесь, господин Иидзима... Фу, даже в пот от стыда бросило... Короче говоря, моя дочь, оказывается, в этого Коскэ влюбилась до изнеможения. Срам какой! И ведь никому ни слова не говорила, даже своей бабке-кормилице, и только вчера вечером мне во всем призналась... "Как же ты смела молчать, - я ей говорю, разве ты не дочь самурая? Разве даже в каком-то дзёрури не сказано:
"Пусть мы бедны, но я - дочь воина"? Как, говорю, ты, дочь самурая, опустилась до того, что влюбилась, забыв о чести и долге, да еще заболела? Да я, говорю, тебя зарублю, хоть ты у меня и одна на всем свете! И чем он тебе приглянулся, говорю, этот Коскэ, у него же за душой ничего, кроме синей куртки и деревянного меча, нет. Неужто, говорю, он такой уж на вид красивый?" Она тогда мне и отвечает: "Нет, говорит, батюшка, я господина Коскэ полюбила не за то, что он красивый".
– "А за что же это?" - я спрашиваю. "За его преданность, она отвечает.
– Кто предан своему хозяину, говорит, тот и сыновнему
– "Так, - я говорю, - это верно, кто верен родителю, тот верен долгу, а кто верен долгу, тот верен родителю непременно". Тут дочь мне и говорит: "Получаем мы в год на прокорм, говорит, всего сто мешков риса, вот возьмете вы, говорит, в сыновья кого-нибудь со стороны и уйдете на покой, а что будет, если этот человек плохим окажется? Рису мы получаем мало, говорит, и мне придется плохо, и я не смогу выполнить свой долг перед вами. Не хочу я, говорит, в оплату за ваши благодеяния, быть плохой дочерью. Вот, говорит, я и подумала, что лучше нам взять в дом дзоритори, хоть простого слугу, только бы он был человеком верной души, тогда бы мы с таким мужем служили бы вам верой и правдой. Вот, говорит, почему я полюбила Коскэ и даже заболела от любви..." Ну, тут она залилась слезами и принялась просить у меня прощения. Рассуждения ее показались мне разумными, и я пообещал ей попросить вас, господин Иидзима, отдать мне в наследники вашего Коскэ. Покорнейше прошу не отказать в моей просьбе, пожалуйста, очень прошу!
– Ну что же, - сказал Иидзима, когда Аикава замолчал, - благодарю за честь.
Буду только рад.
– Так вы согласны?
– вскричал Аикава.
– Вот спасибо-то вам!
– Но прежде следует сообщить ему. Не сомневаюсь, что, он, будет весьма обрадован. Получив его согласие, я немедленно дам вам знать.
– Да зачем мне его согласие?
– удивился Аикава.
– Достаточно того, что согласны вы!
– Простите, однако, ведь не я же иду к вам в наследники!
– Коскэ не может отказаться, - убежденно сказал Аикава.
– Он верен долгу и согласится на все, что вы ему ни прикажете. Только бы вы приказали ему, господин Иидзима. В этом году мне будет пятьдесят пять, дочери исполняется восемнадцать, и мне хотелось бы прямо сейчас узнать, как решится дело с моим наследником. Покорнейше прошу, не отказывайте мне!
– Хорошо, согласен, - сказал Иидзима.
– Если у вас есть сомнения, могу дать клятву на мече.
– Нет-нет, что вы, вполне достаточно вашего слова! Покорно вас благодарю...
Ну, побегу сказать дочери, то-то обрадуется! Понимаете, если бы я пришел и сказал, так, мол, и так, господин Иидзима не возражает, но должен сперва спросить согласия у самого Коскэ, она бы страшно расстроилась, что там еще Коскэ скажет. А вот теперь, когда все решилось так определенно, совсем другое дело. Она на радостях съест несколько чашек риса, и болезни ее как не бывало!
Только есть, знаете ли, пословица: "С добрым делом поспеши". Так давайте же завтра, когда вы изволите вернуться с дежурства, сразу обменяемся подарками в знак помолвки. И господина Коскэ приведите, пожалуйста, хотелось бы его дочери показать... Ну, бегу!
– Может быть, выпьете чарку?
– предложил Иидзима, но Аикава, полный радости и весь мокрый от пота, торопился к дочери и попросил разрешения откланяться немедленно. Повернувшись, он налетел на столб, охнул от боли и выскочил из дома.
– Вот растяпа, - весело сказал, Иидзима.
– Эй, кто-нибудь, проводите его!
– Он был очень доволен и гордо приказал: - Позвать Коскэ!
– Коскэ нездоров, - сказала, входя, О-Куни.
– Это ничего, - сказал Иидзима.
– Позови его на минуту.
– О-Такэ, - обратилась О-Куни к служанке.
– Ступай и передай Коскэ, что господин требует его к себе.
О-Такэ побежала в людскую.
– Коскэ!
– крикнула она.
– Вставай, Коскэ! Господин зовет!
– Сейчас иду, - отозвался Коскэ.