Писарь Первой конной
Шрифт:
В госпитале много думал, как жить дальше. Из Красной армии меня демобилизовали по здоровью, что меня вполне устраивало. Воевать дальше или оставаться служить в Красной армии мне совсем не хотелось. Сразу по выписке из больницы нужно было устраиваться в гражданской жизни.
Меня радовало, что по выходе из госпиталя я получу нормальные легитимные документы, которые выдержат любую проверку. Фотографий на удостоверениях личности здесь пока нет, а такому человеку как я, проще всего затеряться среди большого количества людей, следовательно, у меня один путь — в Москву.
Я не отказался от главной
В своей прошлой жизни я не интересовался религией и не знал имени ни одного святого жившего в начале XX века, а такие люди были, и наверняка располагали нужной мне информацией. Поэтому сейчас главный для меня вопрос, как найти этих людей...
Глава 14
Первого марта 1920 года меня выписали из госпиталя. Получив на руки все необходимые бумаги, я отправился в саратовский военный комиссариат.
В это время года в Саратове по-весеннему тепло, снега почти нет. Иду по улице Новоузенской, с удовольствием вдыхаю в себя свежий волжский воздух. После больницы немного кружится голова.
Мне как рядовому красноармейцу полагается денежное довольствие. В Красную армию, под именем красноармейца Дмитрия Сухова я был записан в середине ноября. Оклад красноармейца в ноябре 1919 года составлял 600 рублей. До сих пор ни каких денег на руки не получал, а ведь мне и за ранение полагалась какая-то сумма. Конечно, учитывая дикую инфляцию, которая существует с первых дней советской власти, получу я деньги не очень большие. Но буду рад тому, что дадут. Чтобы добраться до Москвы, нужны средства на дорогу и на первое время жизни в столице.
Военный комиссариат меня встретил резким запахом самосада и негромким гулом голосов. В коридоре стояли люди ожидающие своей очереди к комиссару, большинство из них, как и я, в военной форме. Я занял очередь и стал прислушиваться, о чем говорят. Войну никто не вспоминал, все разговоры вертелись о сумме денежного довольствия и продуктовых пайках, на которые, как я понял, тоже могу рассчитывать.
Через час подошла моя очередь. Комиссар, плотный невысокий мужчина в военной форме, устало кивнул на мое «здрасьте» и требовательно протянул руку:
— Документы.
Комиссар быстро просмотрел красноармейскую книжку, внимательно прочитал выписной эпикриз, потом долго искал мою фамилию, Сухов, в толстой, прошнурованной черными нитками книге. Я следил, как его палец скользит по строчкам записей, наконец нашел то, что нужно. На вторую страницу красноармейской книжки комиссар шлепнул штамп «Демобилизован», вписал сегодняшнее число и расписался.
Красноармейскую книжку и эпикриз я сразу убрал в карман — это мои единственные легальные документы после побега из ЧеКа.
В 1917 году специальным декретом введенные в 1906 году царским правительством паспорта (паспортные книжки) были отменены. В советской России до 1932 года удостоверением личности является любой документ от
Комиссар обмакнул металлическое перо в чернильницу и размашистым почерком подписал ордер на получение продуктового и денежного довольствия.
— Пройдите в 23 кабинет.
Я, довольный, что все так быстро получилось, прошел по указанному адресу. Опять отстоял небольшую очередь. В указанном кабине мне без проволочек выдали продуктовый паек: крупу двух видов, кусковой сахар, чай, сухари. Полагалось еще растительное масло, но у меня не оказалось тары. Масло выдавалось только на разлив в свою банку, бидон или бутылку. По моей просьбе кладовщик презентовал мне пустой мешок, в который я сложил полученные продукты.
Осталось получить денежное довольствие, но в кассе ждал облом. На окошке кассы висела бумажка с надписью: «Денег нет». Я постучал в окошко, открылась дверца.
— Читать что ли не умеешь? — грозно спросил меня кассир, суровый мужчина с торчащими в разные стороны кавалерийскими усами.
— Когда деньги будут?
— Завтра приходи! — недовольно сказал кассир и хотел захлопнуть дверцу.
— Почему ордер есть, а денег нет? — спросил я.
— Не напечатали еще, — усмехнулся в усы кассир и ловко закрыл дверцу.
Делать нечего, придется ждать. Я вышел из комиссариата, соображая, где бы мне остановиться на ночь. Денег у меня нет, но имеются продукты. Правда приготовить их негде, сухую крупу есть не будешь, да и чай в кулаке не заваришь. Я закинул мешок с продуктовым пайком за спину, и пошел по улице куда глаза глядят. Авось что-нибудь найду.
Кстати, «авось» и «небось», самые популярные слова этого времени. Особенно часто их употребляют красноармейцы пришедших в армию из деревни.
Иду я по улице, пересекаю трамвайные пути, соображаю, что делать дальше, как вдруг меня окликает звонкий девичий голос:
— Дмитрий Сергеевич!
Оглядываюсь, меня догоняет девушка. Сразу ее узнаю, это Марфа, санитарка из госпиталя. Ко всем бойцам она всегда обращается на «вы». И сколько не уговаривал перейти на «ты», мы с Марфой примерно одного возраста, девушка твердо отказывалась.
— Дмитрий Сергеевич, как можно! Вы на фронте за советскую власть кровь проливали, а я обычная девчонка.
Марфа подбежала и остановилась рядом тяжело дыша.
— Меня сегодня из госпиталя выписали, — просветил я девушку, — не знаешь, где можно остановиться на пару дней?
— Так у нас можно остановиться, — девушка не смело мне улыбнулась.
— Где у вас?
— Тут недалече. У нас с мамой свой дом.
— А я вас не стесню?
— Не стесните. Комната старшего брата свободна. Мама только рада будет.
— У меня есть чем заплатить, — я показал на мешок за спиной. Продукты в такое время будут ценнее денег.
Мы развернулись и пошли в обратную сторону. Девушка шла рядом. Было заметно, что она стесняется, не знает, что говорить и как себя вести. Чтобы отвлечь ее, стал расспрашивать про жизнь в Саратове. Марфа охотно отвечала. Ее семья в городе живет давно, отец моряк, сейчас служит на одной из пароходов Волжской речной флотилии, старший брат год назад уехал в Москву и до сих пор от него нет никаких известий. Жив он или нет, никто не знает.