Писатель: Назад в СССР
Шрифт:
— Дар у меня, Станислав Мелентьевич, — сказал я. — Что-то вроде развитой интуиции.
После того, в каких подробностях я пересказал ему скандал с рукописью, отделываться враньём о каких-нибудь догадках, намёках и газетных статьях было бы уже бесмыссленно.
— Ладно, допустим, — Главред наполнил стаканы. — Дело у меня к тебе есть…
— Какое, шеф?
Я принял стакан и очень серьёзно посмотрел на Станислава Мелентьевича — мол, я весь — внимание.
— Заработать хочешь?
— Ну, конечно, — быстро ответил я, гадая, что же он
— Понимаешь, строят сейчас в Средней Азии канал, — осушив стакан, продолжал он: — Великая стройка пятилетки. То, сё… В общем, верховодит там один товарищ, крупный партийный деятель районного масштаба… Нормальный мужик, хлебосольный, не жадный, но есть у него один недостаток — графоман он каких поискать. И, понимаешь, хочет в Союз наш вступить, в центральных издательствах печататься… Вот лежит у меня его рукопись, толстенная, как «Война и мир», и бездарная, как… Ну я даже не знаю с чем сравнить. Пишет он как раз про этот самый канал — казалось бы, на злобу дня, да ведь… — Мизин поводил в воздухе рукой. — Не каждому дано. Короче, Тёма, возьми ты эту рукопись и причеши ее… А его гонорар — тебе… Ты не волнуйся, с ним договорено. Ему эти деньги — тьфу! Ему известность нужна, а не фантики. И к тому же, он с одних баранов стрижет столько, сколько нам и не снилось. Ему славу подавай… всесоюзную, туда её.
Это бывает. Кому-то грамоту от начальства очень хочется на стенку повесить, а кому-то — иметь книгу с собственной фамилией на обложке, иначе жизнь и не удалась, вроде как.
— Хорошо, Станислав Мелентьевич, — кивнул я. — Отредактирую.
Видя, как легко я согласился, начальник добавил:
— Да ты понял ли? Там не редактура нужна, а полноценная литобработка. Глубокая работа с текстом., — сказал главред, зорко наблюдая за моим выражением лица. — Кстати, он как раз на следующей неделе приезжает, договор подписывать на книгу. Сведу тебя с ним, отрекомендую… А ты с него авансик возьмешь. Подходит?
— Договорились.
— Вот и славно! — обрадовался тот. — Большой груз с меня снимешь. А теперь иди… Мне работать надо.
Ушел я и сам с удовольствием. Вечером у меня был запланированный урок по игре в преферанс. Поэтому я побрел к остановке. Нужно было дома вымыться, переодеться, поесть. Солнце ранней весны пригревало, снег совершенно поплыл, и приходилось шлепать по лужам в раскисших ботинках. Получу деньги, обновлю гардеробчик. Хватит ходить пролетарием. В советском обществе хоть и нет всех этих буржуазных предрассудков касательно внешнего вида, однако встречают тоже по одежке. И писателю, интеллигенту положено выглядеть в соответствии с положением.
В квартире было тихо. И Марианна Максимовна, и Наденька, видимо, были на работе. Театр работал по своему графику, и суббота была там точно таким же рабочим днем, как и все остальные. Тем лучше. Меньше вопросов и разговоров. Впрочем, без разговоров не обошлось. Когда я выбрался из ванной, то увидел Савелия Викторовича. Он сидел на кухне, подперев щеку кулаком. Перед ним стояла бутылка
Мне все равно надо было что-нибудь съесть, поэтому я вошел на кухню, поздоровался с соседом. Тот кивнул и продолжил созерцать бутылку. Я открыл холодильник, обнаружил в нем кастрюлю с пюре и тарелку с котлетами. Поджег газ над конфоркой, поставил сковородку, бросил на нее кубик маргарина. Через десять минут пюре и пара котлет были разогреты. Я не стал заморачиваться с тарелками, водрузил сковороду на алюминиевую подставку и сел напротив Телепнева. Тот безучастно взглянул на меня, потом встал, взял еще один стакан и наполнил его.
— Что произошло, Савелий Викторович? — спросил я, расценив этот жест как приглашение к диалогу.
— То, что я старый дурак, — как-то горестно пробурчал он. — Давайте выпьем, Тёма!
— Ну, если вам от этого на душе станет легче, — откликнулся я. — Вы есть не хотите?
— Есть? — удивился сосед. — Не знаю…
— Так, Савелий Викторович, — решительно произнес я. — Я выпью, только если вы поедите. Договорились?
Телепнев кивнул. Я взял тарелку и еще одну вилку, выгреб из сковородки половину пюре и одну котлету. Поставил перед ним. Сосед поковырял вилкой, нехотя отщипнул кусок котлеты и запихнул в себя.
— А теперь рассказываете, что стряслось?
— Я поговорил с ва-вашей… родственницей, — не прожевав толком кусок котлеты, произнес он. — Предложил ей руку и сердце, а также — свою комнату, постоянную прописку и сбережения, которые у меня есть на книжке…
— И что она вам сказала в ответ?
— Она… мне… отказала…
Он схватил свой стакан и одним глотком опустошил его. Я из вежливости лишь пригубил. Не хотелось, чтобы развезло на старых дрожжах. Да и пить я сегодня не собирался — уж не каждый же день.
— Конечно, я понимаю… — продолжал Телепнев. — Мне больше сорока, а ей и двадцати нет… На что я рассчитывал?
— Савелий Викторович, — обратился я к нему, понизив голос. — Хотите услышать добрый совет?..
— Ну, хочу, — нехотя, словно обиженный ребенок, буркнул он. но ушки навострил.
— Обратите внимание на Марианну Максимовну! — сказал я. — Она ведь совершенно замечательная женщина, да просто красавица!.. К тому же — хозяйственная… И у себя в театре, я уверен, на хорошем счету.
— Думаете, она простит мне мое увлечение? — с надеждой спросил сосед.
Интересно, он из-за чего больше переживает? Из-за отказа Наденьки или от того, что, увлекшись ею, обидел Юрьеву? Похоже — второе. И это весьма неплохо.
— Если любит — простит, — уверенно произнес я. — И знаете, Савелий Викторович, если вас все срастется и вы поженитесь с Марианной Максимовной, я сделаю вам свадебный подарок!
— Какой же?
— Зачем молодоженам жить в отдельных комнатах? — проговорил я. — Переезжайте в мои комнаты, а мы, с Надей займем ваши — раздельные.