Писатели и советские вожди
Шрифт:
4 апреля 1935 г. М. Кольцов записал свой телефонный разговор с Эренбургом: «На вопрос Эренбурга, почему еще не появилась в „Правде“ и „Известиях“ присланная инициативной группой Конгресса информация, я сообщил, что московские товарищи намерены предварительно посоветоваться и предрешить размеры и формы участия в Конгрессе. Я сообщил, что пока не очень целесообразно поддерживать участие широкойсоветской делегации на Конгрессе. Это с самого начала придало бы ему слишком ярко выраженный „московский“ характер. Сообщать о возможности участия Горького в Конгрессе — пока преждевременно. В остальном — советские писатели приветствуют начало активной работы и сдвиги с мертвой точки.
ЭРЕНБУРГ: Довольны ли у вас, что мы прекратили споры и помирились?
КОЛЬЦОВ: Очень довольны. Давно пора. Ведь пять месяцев ушло на эти непринципиальные препирательства.
ЭРЕНБУРГ: Программа Конгресса вам послана. Это пока еще первичный
658
РГАЛИ. Ф. 1204. Оп. 2. Ед. хр. 1701. Л. 5.
В этом разговоре Кольцов проявляет информированность явно из первых рук (чего стоят хотя бы слова о Горьком — кто, кроме Сталина, мог решать вопрос о перемещениях «великого пролетарского писателя»?). Ясно, что четкие указания были получены от Сталина, когда он принял Кольцова и Щербакова по вопросу о конгрессе [659] ; решение Политбюро все это оформило.
Советская печать сообщила о готовящемся конгрессе 20 апреля со ссылкой на вышедший в Париже номер журнала «Монд», где с комментарием Барбюса была опубликована декларация инициативной группы («Литературная газета», «Литературный Ленинград»). Дата сообщения объясняется просто: 19 апреля Политбюро приняло решение «О международном съезде писателей в Париже». В нем утверждалась советская делегация (Горький, Кольцов, Шолохов, Щербаков, Толстой, Эренбург, Н. Тихонов, Луппол, Киршон, Караваева, Лахути, три представителя Украины и два — Закавказья, причем эти пять кандидатур Стецкий, Щербаков и Кольцов должны были согласовать с партруководством Украины и Закавказья [660] ). Горького утвердили главой делегации, а Кольцова и Щербакова — заместителями. На расходы делегации выделили 20 тыс. рублей золотом. Кольцову было велено в начале мая выехать в Париж «для содействия в организации конгресса» [661] .
659
См.: Фрадкин В.Дело Кольцова. С. 200.
660
Фамилии перечислены не по алфавиту, а в порядке значимости, причем, если Горький для Сталина — фигура уже номинальная, то Кольцов — реальный глава делегации; вес Шолохова, как и А. Толстого, в этом списке — сугубо литературный, а Эренбурга — явно политический. А. Караваева по разнарядке представляла всех советских писательниц.
661
Счастье литературы. Государство и писатели. 1925–1938. Документы. М., 1997. С. 187. Далее — Счастье литературы.
Вопрос о составе делегации обсуждался предварительно, в частности, с Горьким, Кольцовым и Щербаковым. В их списке был Вс. Иванов, исчезнувший из решения Политбюро (возможно, в этом проявилось личное отношение Сталина). Щербаков и Кольцов обратились к Сталину с просьбой разрешить Вс. Иванову поездку на конгресс; кроме того, они попросили Горького, зная о его дружбе с Ивановым, послать телеграмму «хозяину» (так прямо и сказано в письме!) с просьбой о включении Иванова в состав делегации [662] . В итоге Вс. Иванов в состав делегации был включен.
662
Там же. С.188.
5 мая 1935 г. вопрос о парижском конгрессе обсуждался на заседании Президиума правления Союза советских писателей. Информацию о конгрессе представил Кольцов. Он изложил официальную версию об инициативе французских писателей, рассказал о предполагаемой программе конгресса (были перечислены основные пункты этой программы: культурное наследство, гуманизм, нация и культура, о роли индустрии, достоинстве мысли, роль писателя в обществе, о литературном творчестве и художественных формах, работа писателя в защиту культуры) и о том, что ожидается участие в работе конгресса Роллана, Драйзера, Андерсена-Нексё, Михаэлис и Горького. В заключение Кольцов сказал: «Я просил бы товарищей и особенно присутствующих здесь представителей печати пока о наших решениях не писать из тех соображений, что уже сейчас против этого будущего, еще не состоявшегося конгресса раздаются голоса из враждебного лагеря о том, что этот конгресс является чем-то вроде порождения Москвы и т. д.». «Это, само собой, разумеется, чушь, — с веселым цинизмом втолковывал коллегам
663
РГАСПИ. Ф. 88. Оп. 1. Ед. хр. 397. Л. 68–69.
Состав делегации от имени партгруппы предложил Щербаков, предварительно объявив, что заседание закрытое. Надо ли говорить, что это был состав, утвержденный Политбюро (+ Вс. Иванов) и что проголосовали единогласно?
Последнее, что сообщил Щербаков: нужно распределить роли и в течение ближайших 10–15 дней подготовить выступления, доклады, их придется перевести на немецкий, английский и французский языки [664] .
Вскоре после этого Кольцов отбыл в Париж.
664
Там же.Л. 69.
23 мая 1935 г. он отослал в Союз писателей (фактически — Щербакову) первый отчет о проделанной в Париже работе:
Создано «рабочее бюро», формально подчиненное секретариату (инициативный комитет — фикция, в секретариате мы представлены только отсутствующим Барбюсом). В «бюро» посажены свои люди, французы и немцы, с тем, чтобы прибрать к рукам практическую работу [665] .
В этом видна типично сталинская аппаратная хватка; в последнем пункте отчета значится: «Сформирована фракция из всех национальностей. Пока руковожу ею. С приездом Барбюса — посмотрим». Это тоже стандартный прием: фракция — это партгруппа коммунистов, которые обязаны автоматически подчиняться т. Кольцову, личному представителю т. Сталина.
665
Счастье литературы. С. 191. Далее письмо Кольцова цитируется по этому источнику.
Кольцов привез в Париж деньги, которых так не хватало инициативной группе, и сразу придал всем ее действиям международный характер. В отчете есть еще одна ссылка на Сталина, которая позволяет узнать, что именно обсуждал с Кольцовым «отец народов»:
Мальро при первой встрече сказал мне, что единственным достижением съезда он мыслит, кроме французской части — возможность предоставления в Париже трибуны советским писателям. Приходится лишний раз поражаться проницательности И. В. <Сталина>, сразу предугадавшего и предостерегшего нас от узко-французского чисто антигерманского характера, который может приять конгресс.
Сталину, таким образом, нужен был подлинно мировой конгресс и общемировая поддержка СССР левыми кругами интеллигенции; видимо, общемировой масштаб предложения Эренбурга с самого начала привлек Сталина, и он постоянно держал его в уме. Деньги давались именно на это.
В Париже Кольцов много общался с французскими писателями. Опытный и циничный пропагандист, он воспользовался этим, чтобы, выступая перед советскими коллегами, назидательно рассказать им об условиях жизни парижских собратьев:
Уголок где-нибудь за столиком в кафе, там сидят и беседуют 3–4 человека; или квартира парижского писателя — не квартира, а квартирка очень скромная, заставленная сундуками, например, у Жан-Ришара Блока, квартира похожая на наши уплотненные коммунальные квартиры, или, например, служебная комнатка Мальро в издательстве, маленькая каморочка, куда с трудом можно напихать несколько человек; или, например, у Дюртена кабинет врача по горловым, носовым и ушным болезням, ибо этот крупнейший писатель Франции, имеющий международное имя, не имеет возможности жить только своими романами, которые пользуются громким успехом. Эти романы его не кормят и для того, чтобы написать очередной роман, он должен ежедневно с 8 до 2 часов принимать пациентов, а после этого он может заниматься литературой. Когда мы пришли однажды к Дюртену, то наш друг Киршон сразу сделал два дела: поговорил с Дюртеном о перспективах мировой литературы и затем тот ему что-то безвозмездно прижег во рту (смех и восклицание: Киршон это умеет) [666] .
666
Из выступления на расширенном заседании Правления ССП 21 июля 1935 г. — РГАЛИ. Ф. 631. Оп. 15. Ед. хр. 47. Л. 15.