Письма 1886-1917

Станиславский Константин Сергеевич

№ 3 — боковые сукна того же тона и только рисованный рисунок занавеса;

№ 4 — половик черный — будет грубо, а серый — можно ошибиться; придется пробовать.

Кроме того, давно уже следовало бы сделать одну или две падуги под рисунок занавеса. Те падуги, которые у нас висят, теперь очень не сходятся с сукнами.

Скажут, что я фантазирую и впадаю в расточительность, но это не так. У меня в виду соединить четыре пользы:

1) Необходимость сукон для «Синей птицы» и «Ревизора». Они непременно должны быть под занавес, так как при этом будет понятно, что при обычном устройстве сцены и на данный случай — решили отодвинуть декорацию назад. Занавески не обратят на себя внимания, к ним привыкли. Если же делать специальные занавески, то их причислят к самой декорации и будут спрашивать: что это, собственно, означает: комната Хлестакова в каком-то фантастическом шатре из богатых материй?

2) То же необходимо и для

«Синей птицы».

3) Из этих сукон я бы сделал юбилейную декорацию. Чайка — это наш герб ¹. Серый занавес с рисунком — это наши национальные цвета. Все это связано с театром и уместно при юбилее точно так же, как и портреты Чехова и Морозова.

4) На будущее время как сукна, так и падуги сослужат нам службу.

Сегодня опять от одного русского, москвича, с которым здесь познакомился, слышу, что в Малом театре наверное идет «Труп» Толстого?!! ²

Поклоны всем.

Ваш К. Алексеев

294*. О. Л. Книппер-Чеховой

5 августа 1908

Дорогая Люба! ¹

Напиши мне номер квитанции, по которой багаж отправлен из Вестенде. Его можно узнать по наклейке на уцелевшем сундуке, если ты его не потеряла между Берлином и Москвой. Да не поручай этого горничной Дуняше, так как она недотепа, ни Епиходову, так как он обольет чем-нибудь уцелевший на сундуке номер, — и тогда все пропало.

Ответное письмо не отдавай Фирсу — он из скупости не наклеит марки.

Присылай скорее, так как, чорт побери, желтого дуплетом в угол ² — я без номера квитанции отправления ничего здесь сделать не могу.

Погода у нас все средняя. По утрам немного солнца, а после обеда ветер, и вечером холодно.

Целую тебя, моя дорогая Люба.

До скорого свидания.

Леонид Гаев

Вестенде -5/IX-1908 г.

295. Из письма к М. П. Лилиной

Август 1908 Берлин

Дорогая Маруся.

Ехал хорошо и все время с музыкой и пением. Арендс оказался добродушным евреем. Он увлекается старинным инструментом 17 века. Это ручная фисгармония. Преинтересный звук. Он чудесно играет и поет с аккомпанементом. Все время наше купе привлекало внимание. Я заказал ему такой инструмент для театра.

…Сегодня смотрю в Каммершпиле «Лизистрату».

Нежно целую тебя, детей. Напоминаю обещание Игорю, Кире — осторожнее купаться.

Твой Костя

296. Из письма к М. П. Лилиной

13 августа 1908 Берлин

…Был в Каммершпиле. Смотрел «Лизистрату». Чудное помещение, скверная сцена и ужаснее ужасного все на ней, начиная с лепной декорации и до последнего костюма и исполнения. Это балаган и притом очень плохой. Постановка — шенбергская (по шуму и бессмысленному гаму и резкости) и архиповская — по безвкусному новшеству ¹. Кончилось в 9 1/2. Днем спал — не знал, куда деваться. Выпил чаю у Байера. В 10 часов попал в кабачок «Nachtasyl» — там меня узнали. Много открылось там секретов; […] московский кабачок «Летучая мышь», очевидно, сделан под впечатлением этого ². И там есть музей глупостей, но не остроумный, тяжелый, нудный. В 11 часов там запирают. Попал на Unter den Linden в другой кабачок. Там выходят мужчины и женщины и очень прилично поют берлинские «вицы». [44] Скука, в 12 был дома. Спал хорошо.

44

В данном случае — шуточные песенки (нем.).

…Крепко и нежно обнимаю. Будьте, здоровы и берегите друг друга. Нежно любящий и благословляющий тебя, Киру, Игоря

Костя

Среда 13 авг. 908

297. Из письма к М. П. Лилиной

22 авг. 1908

22 августа 1908

Москва

…Я, слава богу, здоров. Устаю, но не жалуюсь, так как работа идет хорошо. Однако — по порядку. Простились с заграницей и приехали в 1 1/2 часа ночи на границу. Возмутительнее и отвратительнее я ничего не видал. Имей в виду. Дело происходит так. Отбирают паспорта, загоняют всех в огромный зал и там, как школьников, запирают. Осмотр ручного багажа. Потом всех сгоняют, как баранов, в угол. Отворяется окно, и пьяная рожа жандарма показывается в нем. Начинают безграмотно выкликать имена — так, например, Вагау (Вогау), Пириворовщикова. Я кричу

нарочно — на смех — басом: «Здесь». И мне выдают женский паспорт Ольги Тимофеевны. Тупость и бессмыслица. Отдают паспорта кому угодно. Получив паспорт, выгоняют на платформу. Там в тесноте расставлены сундуки. Уже 3 часа ночи. Мы с бабушкой сидим и ждем. Рядом с нами доктор Соловьев со всей семьей (фомичевский зять). Подходит к нам чиновник. Ему дают квитанцию, и он требует паспорт. Читает паспорт и нагло осматривает всю семью Соловьевых. Не по вкусу они пришлись ему, и он командует: «Валяй». Грязные солдаты выкладывают все новые платья и кладут якобы бережно, на другой сундук. Чиновник спрашивает: «Есть у вас что-нибудь?» «Нет». Находит какую-то вещь, купленную за границей. Чиновник принимает совершенно неприличный тон и начинает обличать их чуть ли не как жуликов. Тогда без всякой церемонии все из сундуков, точно назло, выкладывается на пол — белье, кружевные платья — все. Соловьев протестует. Его за это ведут чуть ли не составлять протокол. Та же история повторяется и с нашим соседом. Наши физиономии за поздним временем понравились, и у нас ничего не смотрели. Так провозились до 5 часов утра. Поезд с опозданием на 2 часа тронулся. Кондуктор нас утешает. Вчера была такая же история, и все опоздали на варшавский поезд и там ночевали. Все это делается в конституционной стране. По дури чиновника люди теряют заказанные места и опаздывают к своим занятиям. К счастью, мы не опоздали и остальную часть пути ехали хорошо. На московской станции меня встретил Стахович, и мы поехали домой (около 1-2-х ч. дня). Там пили чай, рассказывали друг другу все, что было за лето. В 5 часов брал ванну. В 6 часов приехал Немирович и вводил за обедом в то, что происходит в театре. Приехали Барановская и Книппер. Обе милы. После обеда, около 8-ми, пошли к Стаховичу.

…Возвращался пешком домой около 11 часов. За всю дорогу встретил четверых трезвых, остальное все пьяно. Фонари не горят, мостовые взрыты. Вонь. Я вспомнил и оценил заграницу. И так мне стало страшно и грустно за Россию, вспомнив рассказы одного господина, ехавшего со мной в вагоне, который был в Константинополе и рассказывал о тех чудесах, которые проделывает этот якобы дикий народ. Дикие — мы, и Россия обречена на погибель. Это должны понять и иметь в виду наши дети.

На следующий день — суббота 16-е, в 10 ч. в конторе общее собрание. Просидели до 6 часов. То же — много было русских разговоров. Вечером пришел в театр. На сцене играли 1-й и 2-й акты «Ревизора». Никак, хотя у Уралова, Горева и Москвина намечалось что-то. Не поняли серьезности отношения к роли и мои методы убеждения ¹. В 10 часов репетиции прекращаются. Сулер пришел ночевать, и мы согрешили — заснули в 1 час ночи. На следующий день проснулись в 9 часов. Пили чай на кирюлиной террасе. Тепло. В 11 часов репетиции до 3 и от 7 до 10. Прошли весь первый акт и вечером повторили начисто. Многое уже выходит, и тон, кажется, найден. Может выйти хорошо, и труппа это почувствовала и оживилась. Между репетициями поехал на конке подышать в парк и попал на скачки. Побыл 10 минут, поймал на месте преступления всех наших игроков-актеров, с Москвиным во главе. Опять ночевал Сулер. В понедельник в 11 ч. утра — 2-й акт «Ревизора» — туже, не выходит. Горев может быть очень хорош. Вечером — просмотр «Леса». Маленький скандал. Егоров зазнался и уехал с репетиции демонстративно. На следующий день ходил сконфуженный. Во вторник — утро: 2-й акт «Ревизора», вечер: просмотр «Лазоревого царства» (очаровательная декорация). «Ночь» (хорошо). 2-я картина «Ночи» (хорошо) ². Среда утро — 2-й акт «Ревизора». Вечером заседание. Решили начать с «Синей птицы». Потом «Ревизор». Все дни ночевал Сулер. В четверг утро — фабрика, вечер-1-й акт «Синей птицы» в фойе. Все забыли. Германова — Фея — никак. Сегодня пятница — утро — дельная репетиция 1-го акта. Налаживается. Германова прилична.

Вечером — «Ночь» на сцене — дельная репетиция. Никто не опаздывает. Введены штрафы. Подтягивают.

…Вот, в общих чертах, отчет. Спасибо за твои милые письма…

…Какую тебе роль готовить? У тебя их три. Фея (Германова может быть прилична). «Ревизор» (Коренева в основном составе — под большим сомнением). «У царских врат» — это роль. Я бы выбрал последнюю для души, а «Ревизор» — была бы готова для спасения театра ³.

Думаю, что у Владимира Ивановича расчет такой: если Германова не будет играть Фею, то ты запутаешься в двух маленьких ролях и тогда «У царских врат» спустят Германовой.

…Начинаю скучать, так как все это время было не до скуки. Не было времени опомниться. Нежно целую и люблю и благословляю. Кирюлю и Игоречка (спасибо ему за послушание и за раннее спанье) целую и благословляю. Н. Б. поклон.

…Почему вы так рано в Берлин? В Голландию не едете? Будь здорова, и дай бог скорей свидеться.

Твой весь Костя

298. Из письма к М. П. Лилиной

26 авг. 1908

26 августа 1908