Письма до полуночи
Шрифт:
Я осторожно коснулась Таниного плеча, и она вздрогнула, отвела взгляд от экрана:
– Чего?
– Ты в порядке? – спросила я.
Она еще ни разу не отвечала мне «нет», и это довольно странно. Таня почти никогда не жаловалась мне на жизнь. Я вернулась в детство, вспомнила поездку в Суздаль, которая последнее время стала все чаще возникать у меня в голове. В то время она не показалась мне чем-то необычным, но вот прошло три с половиной года, и я все чаще возвращаюсь туда, в солнечную гостиницу без названия. Именно там Таня рассказала мне про своего папу, который умер, когда
Я уже засыпала, вслушиваясь в скрип половиц в коридоре, когда Таня тихо позвала меня через проход.
В комнате стояло восемь кроватей. Слева от меня тихо сопела Лиза. Я знала, что она притворяется спящей, потому что спала она бесшумно. Остальные девочки уже заснули, потому что весь день мы провели на ногах и порядком устали. Мои глаза слипались, а ноги болели в коленях. Мама говорила, что это от того, что я расту.
– Иди сюда, – позвала Таня.
Я вздохнула, бросила взгляд на приоткрытую дверь, за которой должна была прохаживаться по коридору Екатерина Викторовна, и выбралась из-под одеяла. Пробежала по холодному полу, забралась на Танину кровать.
– Чего? – спросила я.
Света от двери хватало лишь на то, чтобы я не раздавила Таню. Ее лицо было скрыто в тени.
– Просто лежу, – сказала Таня.
– А зачем меня позвала? – Я уже совсем проснулась и хотела, чтобы произошло что-нибудь интересное.
– Мне грустно, – сказала Таня.
Я вытянулась рядом с ней и попыталась заглянуть ей в лицо. Таня скрылась под одеялом, всхлипнула.
– Ну ты чего? – спросила я – я еще ни разу не видела Таню такой расстроенной.
– Просто расстроилась, – сказала Таня. – Так бывает.
Я осторожно спустилась на пол, подошла к своей кровати и постаралась скатать одеяло в ком, напоминающий человечка. Мне очень не хотелось нарваться на ругательства учителей. Потом я вернулась к Тане, села на пол рядом с ее кроватью. Если бы за дверью мелькнула учительская тень, я бы просто сползла на пол. От двери меня бы не было видно.
– Ты тут? – спросила Таня.
– Тут, – я выгнула руку и потянулась к ней, нащупала теплые пальцы.
– Спасибо, – сказала Таня. – Мне просто кошмар приснился.
– Когда? – спросила я.
– После того как Екатерина Викторовна ушла, – сказала Таня. – Я совсем чуть-чуть задремала, и вдруг…
– Что вдруг? – спросила я.
– Кошмар, – сказала Таня. Она подползла ближе к краю кровати и теперь шептала мне на ухо: – Тебе когда-нибудь снятся кошмары?
– Нет, – соврала я.
Кошмары мне снились редко, но каждый раз я просыпалась в поту и судорогах. Казалось, будто простыни никогда не разомкнутся и я больше не выберусь из кровати. Я металась, раскидывая простыни, и не могла успокоиться, пока холодный воздух не сковывал тело.
– Мне почти не снятся, – сказала Таня. – Обычно ко мне мама приходит.
– А что тебе снится? – спросила я.
– Мне снится, как папа умирает, – сказала Таня, – хотя я этого не видела. Я в это время спала дома, а он был в больнице.
Я знала, что Танин папа умер, когда она была еще совсем маленькой, но ничего не знала о том, как это произошло.
– Не бойся, – сказала я и сильнее сжала
– Спасибо, – сказала Таня.
У меня за спиной раздался скрип половицы, и я вздрогнула, дернулась к полу. Но свет из-за двери лился все так же, красноватая щель не расширилась.
– Ты куда? – спросила Таня, она чуть высунулась из-под одеяла и вглядывалась в темноту.
Я уже собиралась ей ответить, когда из-за кровати раздался Лизин голос:
– В туалет.
Лиза быстро пересекла комнату и исчезла в коридоре.
Я повернулась к Тане, спросила ее:
– Ты как?
– В порядке, – Таня улыбнулась.
В полумраке кинотеатра ее лицо показалось мне совсем детским. Я встряхнулась, пытаясь прогнать воспоминание, и заметила, что до боли в пальцах сжимаю мягкий подлокотник. Еще одно такое воспоминание – и я навсегда вернусь в шестой класс, и буду снова ходить с дурацкими косичками и глупым выражением лица. Танино лицо потемнело – экран на мгновение погас. С минорной нотой загорелись прожекторы «Двадцатого века Фокс». Еще несколько заставок. Я все еще приходила в себя, пыталась вернуться в настоящее время. Снова черный экран – белая надпись: «Основано на реальных событиях».
Тюрьма, похожая на те, в которых проводил свои интервью Холден Форд, – «Охотник за разумом», но надпись в углу говорит, что это Англия, Ричмонд, графство Кент. Там же год: 1976. По слабо освещенному, но уютному (деревянные плашки, линолеум) коридору идет человек с папкой. По его значку и кобуре ясно, что это полицейский.
– Кто там у вас, Билли?
– Да взяли пьяного на дороге. – Так говорят только полицейские в переводных фильмах.
Видна камера – у стены на скамье сидит человек в потрепанном костюме. У него угрюмое лицо – из-под густых бровей смотрят безумные глаза. Его взгляд скользит по полу и упирается во что-то за спиной у двух полицейских, разговаривающих у кулера.
– Билли, ты поедешь на ярмарку в Довере? – спрашивает один.
– Не… – начинает другой, но его прерывает выстрел.
Один, другой. Бах-бах-бах. Камера качается по коридору: влево – Доска почета, фотографии. Вправо – двери кабинетов. Бах-бах-бах. Выстрелы вместо музыки. Бах-бах-бах. Девять выстрелов – девять трупов. Двое полицейских возле кулера, еще трое в коридоре. Трое в кабинетах. Девушка-секретарь там же. Бах-бах-бах – единственный арестант падает на пол камеры. На стене у него за спиной, на скамье, на полу – красные пятна. Бах-бах – камера кренится, заваливается на сторону. Бах-бах. Экран белеет, изображение выцветает, сворачивается, словно выгоревшая пленка. На белом фоне – черная надпись: «СТАККАТО».
Таня взяла меня за руку.
– Рэйчел, кофе.
Голос раздается раньше, чем на экране успевает проступить картинка: офис газеты «Лондон Трибьюн». Год: 2001. У широкого окна – стол, на котором возвышается компьютер, рядом стопки документов.
За столом сидит мужчина средних лет. В его курчавых волосах проседь, его глаза чуть искривлены округлыми очками, но лицо приятно симметричное, мягкое. Напротив него сидит редактор отдела расследований (возле спинки вращающегося стула возникает соответствующий титр).