Письма к козьему богу
Шрифт:
После осмотра говорю ей.
– Мой лечащий врач очень удивился диагнозу, выставленному нейрохирургом на консультации (о том, что врач отпетый взяточник, ни слова). Прочитав, она сказала, что считает причиной постоянных болей в глазу и ушах опухоль в затылочной части и только.
Такой ответ очень не понравился ледяной даме.
– Если не хотите ехать в Иваново, я могу выписать вам направление на консультацию в Шую. Может, они помогут вам?
Молчу. Ясно, лечить меня эта дама не намерена, заявив, что остеохондроз не
– Ну что, я убедила вас? Выписать направление? – улыбнулась краешком губ невролог.
Плюнув на все, раздавлено соглашаюсь: выписывайте.
– Знаете, куда идти? Театральная, 21. Это рядом с кинотеатром «Родина».
– Да, знаю. Справку, что не состою на учете, когда-то брал там.
Подает направление. Прощаюсь.
29 мая нечистая понесла меня узнать, если такое отделение в Иваново и могут ли они в принципе найти источник этих болей?
Шуйская психиатрия с незапамятных времен располагается в неказистом дореволюционном здании в два этажа с остатками советской белой штукатурки и чугунным крыльцом. Забора нет, вход свободный в регистратуру поликлиники на втором этаже. Запах специфический.
К моему удивлению, в дурдом шли люди, совершенно нормальные на вид. Заходили и выходили, делая оживление на лестнице этой скорбной юдоли. В регистратуре, прочитав направление, ответили, что мой врач только что ушел домой, отработав прием.
– Ой, это завтра с утра мне придется ехать?
– Хотите, зайдите в шестой кабинет к Журавлеву, он еще ведет прием.
– Хорошо, согласен.
Через десять минут я на приеме. Вид пожилого человека, сухопарого и подвижного, расположил меня к разговору.
Через пять минут стало ясно, что врач-невролог, отправившая меня искать «отделение с вашей болезнью», просто выполнила заказ колобовской поликлиники. Много орет. Права какие-то качает, пора ему в дурдом. А такого отделения не существует в природе.
Она просто избавилась от пациента с запущенной болячкой, поскольку остеохондроз рано или поздно заканчивается инвалидностью. А инвалидность инвалиду за просто так никто и не подумает дать. Уж не псих ли он? Так туда его я и отправлю!
Мне бы проявить решительность и сразу уйти после этого, но было уже поздно. Врач, оказавшись во власти профессионального азарта, предложил.
– Давайте я положу вас на пару недель к себе в палату.
– Зачем? – удивляюсь.
– Нервы подлечим. Гимнастику будите делать, – неискренне добавил Валентин Борисович.
Отказываюсь.
– Так вы отказываетесь? Пишите своей рукой отказ от лечения в отделении.
Железным тоном обращается к сестре.
– Дайте форму отказа от лечения.
Дальше меня буквально силой принудили писать отказ от того, чего и не должно было быть в природе. Направление, данное мне в Колобово, гласило о
– Написали? Дата, подпись. Вот здесь. Теперь я с вами побеседую.
С этими словами врач раскрывает огромный двойной лист установленной формы и «беседа», без моего малейшего на то согласия и желания, потекла.
– Как вы себя оцениваете? Занижено? Завышено?
– Никак, – отвечаю не задумываясь.
– Как это – никак? – оторопел психиатр.
– Да так – никак.
– И что, вам неинтересно, что о вас думают люди и как они вас оценивают?
– Неинтересно. Все равно.
– Мы первый раз с таким отношением сталкиваемся, – обращается врач к пожилой медсестре, делая круглые глаза.
Медсестра улыбается. «Мы» не то еще слышали.
– Так, где вы родились и когда?
Отвечаю.
– Кто ваши родители?
Ответ.
– Живы ли они на данный момент?
– Мама жива, мы вместе приехали. Отец умер в 1977 году.
Журавлев тотчас вгрызся в раннюю смерть отца. Не суицид ли? Не алкоголик-наркоман, клеем дышащий? А может, на зоне прикончили. Так тут и до выявленного диагноза рукой подать. Предрасположенность – дочь психиатрии.
– Отчего он умер?
– Причина смерти – легочное кровотечение.
И началось. Почему? Отчего? Как произошло? Кто был рядом? Через десять минут, поняв, что мне было всего 11 лет и здесь диагноз не зарыт, «беседа» продолжилась.
– Образование?
– Высшее.
– Как это высшее? – не поверил Журавлев, с сомнением поглядев на косоглазого «шизика».
– Высшее. Педагогический университет в Кишиневе. 1992 год.
Он еще с большим сомнением поглядел на меня.
– На вид вы простой рабочий, а не интеллигент.
Улыбнулся. Сказать нечего.
– Так. Поступили в институт и что дальше, учились?
– Год. Потом армия.
Журавлев смотрит недоверчиво.
– Какая армия?
– Советская. Брали всех. Афган.
– Как всех? А военная кафедра?
– И близко не было. Это же пединститут.
– Что-то я вас совсем не понимаю. И что, вы служили в армии?
– Да. Два года.
– А потом?
– Доучивался еще четыре года.
– А в Шую-то вы как попали?
– Искал работу, в Колобово было место учителя.
– Я вообще ничего не могу понять, как вы с Кишинева попали именно сюда?
– Тетка и дядька жили здесь. Мама моя с Семейкино. Мы позвонили, сказали: ищем работу. Все.
Я вполне понимаю этого врача. С точки зрения любого нормального человека, ехать в голодную ельцинскую Россию мог только человек не в своем уме. Это при моих тогда возможностях уехать с шиком за границу. А в Шую тем более. И это очень вдохновило Валентина Борисовича – диагноз почти созрел.
– Так. Работали в Колобово. А почему уехали?