ПИСЬМА НИКОДИМА. Евангелие глазами фарисея

Добрачинский Ян

— Раз уже даже наши законоучителя согласились со священниками… — начал было снова Ионафан.

— Тем не менее я не согласен! — гаркнул Иосиф, ударяя своей громадной ручищей о скамью.

Зависла неловкая пауза. Фарисеи и саддукеи шепотом переговаривались, склонившись головами друг к другу. Ионафан беспомощно повторял:

— Раз уж законоучителя и священники…

Каиафа, который с самого начала сидел, как на иголках, наконец, взорвался:

— Что нам за дело до мнения одного человека! Мы только

попусту тратим время! Надо скорее судить этого обманщика!

— Я, однако, рекомендовал бы учесть мнение уважаемого равви Иосифа, — неожиданно заявил равви Онкелос. Этот грек всегда найдет выход из самых затруднительных ситуаций. — Дело, несомненно, затянется, — развивал он свою мысль, — и пока мы будем его обсуждать — чего нам отнюдь не воспрещается — уже успеет прийти день; что же касается приговора, то мы вынесем его не раньше, чем наступит день: тогда мы останемся в согласии в Законом.

— Правильно! Правильно! Он прав! — заговорили все разом. Ионафан облегченно улыбнулся и что–то сказал Кайафе. Я видел, как первосвященник кивнул головой и с ненавистью посмотрел в сторону Иосифа.

— Итак, начнем следствие, — произнес Ионафан. — Введите Обвиняемого и свидетелей. — Он хлопнул в ладоши.

Стража ввела Учителя. Сейчас Он не был связан, крови тоже не было видно; только Его губы, нос и щека опухли и посинели. Волосы были по–прежнему растрепаны. Он, видно, уже изнемогал, так как ежеминутно переступал с ноги на ногу. Он держался все так же прямо, но на собравшихся не смотрел, а опустив голову, казалось, подсчитывал цветные плитки на полу. Упавшие на лоб волосы заслонили Его лицо.

Вслед за Ним ввели свидетелей: какой–то омерзительный отталкивающий сброд, от которого несло чесноком и прогорклым маслом. Среди этой компании прирожденных мошенников проглядывали кое–где лица более пристойные, однако смертельно перепуганные. С первого взгляда было ясно, что этих людей согнали сюда подкупом и угрозами. Ионафан обратился к ним с формально полагающимися словами:

— Помните, что вы должны говорить правду. В противном случае кровь невиновного падет на вас… — писец, стоявший в центре, схватил одного из свидетелей за руку и подвел к председателю.

— Как тебя зовут? — спросил Ионафан.

— Хуза… сын… сын… — бормотал тот, — сын… Си… Симона…

— Что тебе известно о преступлениях Этого Человека?

— Я… я… видел, — заикался свидетель, — что… Он… Он… ел вместе… с грешниками… и… с язычниками…

— Это и саддукеи часто делают, — сказал молодой фарисей своему соседу, но так громко, что все услышали.

— Что еще? — быстро допрашивал свидетеля Ионафан.

— Он… Он… ска… сказал… что нельзя… давать разводные письма.

— Ты тоже это слышал? — спрашивал Ионафан следующего свидетеля.

— Да, досточтимейший. Он сказал, что раньше не было разводных писем.

— И

поэтому нельзя их давать?

— Нет, досточтимейший, просто, что раньше не было таких писем…

— Уведите этого дурня! — крикнул потерявший терпение Каиафа. — Пусть говорит следующий!

— Что тебе известно о преступлениях Галилеянина? — допытывался Ионафан у маленького скрюченного человечка; судя по виду — нищего.

— О, я знаю много, святейший, — взахлеб затараторил калека. — Очень много… Он исцелял. То есть все думали, что Он исцеляет. Но это было не так. Многие болезни снова вернулись к людям…

— То есть это означает, что Он занимался колдовством? — подсказал свидетелю равви Иоиль.

— Да–да! Именно колдовством! Я–то знаю… Всегда, когда Он исцелял, Он вызывал сатану…

— Не произноси этого вслух, дурень! — грубо крикнул первосвященник.

— А ты, — обратился Ионафан к следующему свидетелю, — ты тоже видел, как исцеленные снова превращались в больных?

— Нет… — возразил человек, испуганно уставившись на молчаливо стоявшего рядом Учителя.

— Зачем привели сюда этого глупца! — разозлился Каиафа. — Выгнать его вон!

— Он сказал одному, — раздалось вдруг из толпы свидетелей, — что если он снова начнет грешить, то на него нападет еще худшая болезнь.

— Заткнись, ты! — первосвященник ударил кулаком по столу. — Тебя никто не спрашивает!

— Кто слышал, чтобы болезни снова возвращались? — допытывался Ионафан.

Других свидетелей не нашлось.

— Дальше! Что еще тебе известно? — спрашивал председатель словоохотливого нищего.

— О, я много чего знаю, досточтимый… Он не давал пожертвований на Храм.

— Ты не врешь?

— Провалиться мне на этом месте, если я сказал неправду! Когда сборщик податей пришел к Его ученикам, то они сказали, что Учитель запретил им платить…

— Позовите сюда этого сборщика!

Из кучки свидетелей стремительно вытолкали убогое, перепуганное, серое от страха существо.

— Подойди ближе! — приказал Ионафан. — Ну, еще ближе! — Тот боязливо и медленно приблизился. — Слушай внимательно, что я тебе скажу! Его ученики, — он указал на Учителя, — действительно не хотели платить податей на Храм?

— Досточтимейший, досточтимейший… — человечек после каждого слова сглатывал слюну, так что его кадык прыгал снизу вверх. — Вот я то и говорю… Когда я пришел и сказал, чтобы они заплатили… А было это, досточтимый, в месяце Тишри, потому что в месяце Адар Его уже здесь не было…

— Это нас не интересует! Отвечай: заплатил или не заплатил? — с криком потребовал Каиафа.

— Вот я то и говорю… вот и говорю… — кадык прыгал, словно мечущееся под кожей живое существо… — Я и говорю… Его ученики пошли за Ним, чтобы Его спросить, досточтимейший…