Письма с войны
Шрифт:
Но скорбь не любит одиночества.
Собравшись с мыслями, Август подошел к телефону, но, подумав, отказался от этой мысли. Телефонный звонок? Даже он не настолько жесток. Он ведь собирался ехать в Сторибрук. Только и представить не мог, что причина будет такой. Не такой она должна была быть. Господи. Эти праздники будут полны пустоты и отчаяния. Нил попросил его подождать пару дней. Сказал, что должен сам сообщить Реджине. Бут наорал на него, спрашивая, как бы он себя чувствовал, если б что-то случилось с Тамарой, а ему не сообщили бы об этом сразу. Обрадовался бы он, если бы узнал о рождении дочери недели спустя? Нил не нашелся, что возразить, но сержант выполнил его просьбу. И Август
Наступило и ушло Рождество, и звонок Миллсов в Сочельник остался без ответа, позже Реджина получила от Августа сообщение, что он был занят, но скоро приедет в Мэн. Со скорбью и пеплом в подарок, думал мужчина, топя свое горе и неверие в бутылке виски. Напиваясь, он надеялся, что эта ночь никогда не кончится, потому что, черт возьми, он не может увидеть убитую горем Реджину. Он просто этого не вынесет.
Он был прав.
Всего виски в мире не хватит ему, чтоб забыть, как брюнетка рыдала в его руках у открытой двери особняка, как плач сотрясал её тело, как дрожали ссутулившиеся плечи, и как резко охрип, огрубел бархатистый голос.
Почти час прошел прежде, чем Реджина успокоилась достаточно, чтоб можно было отвести её из прихожей в кабинет. И еще полчаса потребовалось, чтоб уговорить женщину выслушать Нила. Она кричала на них, требуя, чтоб они убрались из её дома, катились, черт подери, с глаз долой, но когда из кухни выбежал Генри, торопившийся сказать маме, что печенье готово, и, увидев дядю, радостно закричал:
– Дядя Август дома! – Реджина снова не выдержала.
– Ты будешь есть, дядя Август? – Генри с молочными усами под носом показал на нетронутое печенье.
Мужчина покачал головой и пододвинул печенье к малышу:
– Нет, забирай.
Генри радостно жевал печенье, не зная, что их с матерью мир разрушен, и Реджина готова выть от отчаяния.
Нил смотрел, как Реджина наливает себе виски. В третий раз с тех пор, как они вошли в кабинет. Она посмотрела на диван, на котором он сидел, побледнела и, зажмурившись, резко опрокинула стакан. Нил тоже не отказался бы выпить. По правде говоря, он чувствовал себя так, что не прочь был бы уговорить полбутылки. Мысленно мужчина отругал себя. Эмма была его другом. Она сделала бы это для него. И он сделает это для неё.
Реджина подошла к дивану и, поставив стакан на столик, наполнила его снова. Жидкость перелилась через край, и, судя по всему, в другой ситуации брюнетка огорчилась бы, переживая за ценную древесину. Но она просто забилась в угол дивана со стаканом в руках. Нил хотел сказать, что ей не нужно так убиваться, сказать что-нибудь, лишь бы разбить эту напряженную тишину, но кто он такой, чтоб говорить этой женщине, как вести себя, получив такой сокрушительный удар? Миллс крутила стакан в руках, избегая смотреть на него. Шея напряжена, неестественно прямая спина, на лбу бьётся вздувшаяся венка. Нил видел, что все её силы уходят на то, чтоб не разрыдаться снова. Перед ним, почти незнакомцем, горевестником. Её решимость таяла с каждой минутой, хотелось закрыть глаза и отмотать время назад, но она так старалась оставаться сильной, и Нил уважал это.
– Что произошло? – голос Реджины был охрипшим от слёз, она смотрела на него, вцепившись одной рукой в стакан, а другой прикрывая живот в бесполезной попытке защититься. В покрасневших, без следа макияжа, широко распахнутых глазах застыли ужас и мольба. Женщина хотела знать всё, до конца, но отчаянно надеялась очнуться от этого кошмара.
Нил
Он открыл глаза.
– Все должно было быть просто, – голос был бесстрастным. – Относительно. Мы должны были просто перевезти пленного и вернуться домой к Рождеству.
– К Рождеству? – хрипло переспросила Реджина. Она поставила виски на стол и обняла себя двумя руками.
Нил кивнул:
– Наверное, раньше. Нас должны были отправить по домам сразу после этой операции.
Реджина зажмурилась, и по бледной щеке покатилась одинокая слезинка. Лицо исказилось от боли, которую она пыталась подавить. Женщине потребовались все её силы, чтоб рыдания, клокотавшие в горле, вырвались наружу одним лишь хриплым вздохом. Карие глаза распахнулись, когда Нил сказал:
– Она меня спасла.
Нил сердито заворчал, когда грузовик подпрыгнул на каменистой дороге. Он, конечно, «за» путешествия обеими руками. Однажды, например, они с Тамарой отправились аж на Миссисипи ради семейного праздника. Она даже не хотела ехать, но Нилу удалось её убедить, что пора ему познакомиться с семьёй будущей жены и попробовать знаменитые кукурузные хлебцы Мамы Бенджамин. Нет, Тамара честно предупредила его, что он об этом пожалеет, и восемь её здоровенных кузенов-баскетболистов, по шесть футов росту в каждом, умеющие стрелять так же метко, как попадать мячом в корзину, сделали всё возможное, чтоб Кэссиди и вправду пожалел о поездке. Парень чувствовал себя совершенно неловко и не в своей тарелке, как голый на демонстрации. Но к концу уикенда Мама Бенджамин уже пекла ему хлебцы на дорожку, а кузены хлопали по спине, говоря, что обязательно ждут его в следующем году. Так что оно того стоило.
Но здесь, ехать по каменистому плато днями и ночами напролёт, когда пейзаж за окном изредка разбавляют только силуэты гор и заброшенные деревни… Такая дорога – настоящая пытка.
Монотонность сводила с ума, да еще и пленный, Муххамед, худощавый мужчина, чьего лица Кэссиди не видел, потому что почти всегда его скрывала мешковина, оказываясь в его грузовике, либо вёл себя до жути тихо, сидя неподвижно, как мёртвый, либо непрестанно напевал какой-то странный гимн. Нил уже мог бы повторить его наизусть, хотя не понимал ни слова. Парень даже подумывал, что это что-то вроде заклятия. Честно говоря, он бы не удивился.
Но это было далеко не самое худшее.
В тот день в палатке он был прав, они будто оказались героями «Спецназа города ангелов». Не ожидай они нападения со всех сторон каждую минуту, он бы толкнул Эмму локтем и обязательно сказал бы: «Я же говорил». Поездка по стране, которая должна была занять всего пару недель, обернулась полосой препятствий. Большинство атак были явными: боевики так стремились освободить пленного, будто он был самим Пророком. К ним просто подъезжала машина, полная вооруженных мужчин, и они оказывались под градом пуль и оскорблений. Другие были хитрее: пожилая женщина, сидящая на обочине рядом со сломанной телегой. Они останавливаются помочь, и откуда не возьмись появляется толпа молодых ребят, иногда даже подростков, с оружием, гранатами и мачете. К счастью, им удавалось отбивать эти атаки, а потом отряд просто ждал, пока кто-нибудь приедет, и уберет трупы. Со временем Нил научился думать о таких моментах этой поездки и их последствиях просто как о бардаке.