Письма с войны
Шрифт:
– Сейчас не самое подходящее время, – ответила брюнетка ,– но я ценю ваше приглашение. Может, в другой раз?
– Конечно, – кивнул мужчина и взял мальчика за руку. – Ну, мы пошли.
Реджина закрыла дверь и прислонилась к ней спиной точно так же, как сделала это несколько минут назад, когда в дом вошла Эмма. Но на этот раз на её лице не было неверия. Вместо него блондинка видела нечто другое. Противоречие? Сожаление? Гнев? Эмма встала из своего укрытия и прошла
– Слушай, мне жаль…
– Тебе жаль? – перебила Миллс, резко отталкиваясь от двери и делая два шага к ступеням. – Столько времени, и всё, что ты можешь сказать, это что тебе жаль?
– Что ты хочешь от меня услышать?
– Я хочу объяснений, – потребовала брюнетка, мягкость голоса снова сменилась яростью. – Хочу знать, почему ты позволила мне столько времени думать, что ты мертва, и вдруг решила удостоить меня своего визита теперь, теперь, когда я успокоилась, когда провела так много часов, оплакивая тебя, надеясь, что ты вернёшься и раз за разом, убеждая себя, что тебя не стало.
– Ты что думаешь, что мне хотелось этого?! – рявкнула Эмма, повышая голос на октаву. – Хотелось провести полгода моей жизни в клетке? Терпеть побои каждый день? Я почти умерла! Я должна была умереть! Меня нашли на обочине проселочной дороги, забитую почти до смерти, – она горько хмыкнула. – Совсем как когда я была младенцем. Только теперь я уцепилась за жизнь. Уцепилась за единственную ниточку, державшую меня. И знаешь, что я увидела в ту минуту, когда думала, что мне конец? Когда была в этом уверена? Тебя. Я увидела тебя и Генри, так что прости меня за то, что я жива!
Реджина на секунду запнулась и пропустила вдох. Шагнув одной ногой на нижнюю ступеньку, она остановилась. Женщины впились друг в друга глазами, провоцируя сделать следующий шаг. Когда-то мысль о том, чтобы быть вместе была блаженством, как долгожданный дождь в солнечный летний день. Теперь солнце не согревало их. Не в этот раз. Сейчас они находятся в самом сердце бури, которая смела все их защитные механизмы, оставив только оголенные нервы и эмоции, удушающие, клокочущие, требующие выхода.
Плотину прорвало.
Реджина рванулась к ней, и Эмма встретила её на полпути, заключая в объятия. В неясном переплетении рук и ног они целовались яростно, решительно, желая что-то доказать. Губы Реджины были именно такими, как она помнила, полными, упругими, со вкусом мокко и просто правильными. Эмма поймала губами дыхание женщины и крепче прижалась к ней, обвивая руками стройную талию, заставляя её подняться на цыпочки и взойти по лестнице. Реджина в ответ крепко вцепилась в её плечи.
Шум в голове, сомнения, страх, неуверенность – всё смыли чувства, вырвавшиеся наружу приливной волной.
Зашипев, Реджина отстранилась всего на дюйм и посмотрела на неё потемневшими глазами. Схватив Эмму за подбородок ухоженными пальцами, она накрыла её губы жестким, болезненным поцелуем. Толчок был таким сильным, что блондинка попятилась назад, врезавшись в стоящий позади неё журнальный столик. Ключи, ручки и счета полетели на пол, когда она оперлась ладонью о столешницу, за талию притягивая Реджину к себе, и та обняла её, случайно прижавшись коленом к естеству Эммы, которая всхлипнула в ответ на это прикосновение.
Желание затопило её, и, хотя рациональная часть сознания твердила, что это не самая лучшая идея, что им слишком многое нужно друг другу сказать, сейчас голос разума умолкал, уступая контроль той части натуры Эммы, которая заставляла её скучать по Реджине так сильно, что не раз и не два девушка почти была готова послать терапию к чёрту и пешком побежать в Сторибрук.
– Реджина, – прошептала Свон, убирая руку с поясницы женщины, чтоб обнять её за талию. Брюнетка ахнула, покрывая её подбородок и скулы поцелуями, такими лёгкими, что Эмме хотелось засмеяться.
– Скажи ещё раз.
– М-м-м-м? – девушка прикрыла глаза. Буря эмоций, отражавшаяся в них минуту назад, сменилась медленно тлеющим желанием.
– Моё имя. Скажи ещё раз.
Она оставила поцелуй в уголке губ, красная помада на которых теперь смазалась, не выдержав их пыла. Её дыхание легонько щекотало смуглую кожу, когда она быстро поцеловала Реджину и, прижавшись устами к шраму над губой, прошептала:
– Реджина.
В ответ её притянули ближе для еще одного обжигающего поцелуя, менее торопливого, но такого же страстного, как и предыдущий, и Эмме оставалось только ответить на него.
– Эмма.
На её губах заиграла улыбка, и звон в ушах становился всё тише и тише, и, наконец, остался только голос Реджины, снова и снова повторяющий её имя. Опустив взгляд, Эмма увидела, что Миллс целует её подбородок, спускаясь на шею, а затем поднимаясь к уху. Цепочка поцелуев, переплетенная её именем, и каждое звено в ней обещало блондинке целый мир.