Письма стареющего селадона

Астар Гай

Я сел у неё между раздвинутых ляжек и стал дрочить. Плоть моя почувствовала знакомое прикосновение, я начал истекать, завывая. Она подвывала в такт мне, но почувствовав первые капли брызга на животе, с криком «туда! в меня!» – протолкнула трудягу в мохнатую. Я истекал обильно, она приговаривала ласково: «Мой сладкий, мой малыш!» Я и тогда, и потом всю жизнь, не мог отключать сознание даже в пик сладострастия. Понимая свою ответственность за каждую, эякуляция, я ей говорю: «А ну как залетишь от меня?» Она мне: «Не останавливайся, кончай! Что, у меня нет пятидесяти рублей на аборт?!»

Во второй раз, когда я пришёл, она предложила

принять душ. Я согласился. Пока я мылся, она наблюдала за мной, стоя в открытой двери ванной комнаты. Трахались мы как обычно, иногда делая паузы. Я приставал к ней: «Возьми в рот! Отсоси!» Она отнекивалась не очень уверенно. Потом сказала, что хочет, чтобы я поцеловал ей живот, бедра. Я повернулся валетом, начал чмокать в живот, в паховые складки. Тут она схватила меня за голову и потянула вниз – ниже меня целуй! Я понял, что стою перед выбором: делать куннилингус или нет. Я тогда не знал этого термина «куннилингус». Лизать пизду – вот что мне предлагалось. Представить, что ты стал пиздолизом, это почти то же самое, что педерастом – унизиться. Так считала мужская ментальность моей молодости.

Я лизнул розовый набухший похотник, подразнил его вибрирующим кончиком языка, слюнявя по кругу, и тут почувствовал, что Егисапет глубоко засосала мой ствол. Я понял, что она соблюла закон: услуга за услугу. Ты хочешь минета, а это считается унизительным, тогда сам сделай это: лижи меня между ляжек! Признаться, тогда, после нескольких движений языком к горлу подступил тошнотворный позыв. Я перевернулся, сел ей на грудь и теперь победно досматривал, как я погружаю головку члена в рот, как она облизывает, захватывает губами… Я был доволен и следом поцеловал её в губы, давая понять, что всё на равных: целую то, что ебу, ебу то, что целую.

Она оседлала меня, стала сама задавать ритм. Она громко кричала: «Еби меня, брат! Еби, отец!» Возбуждение усиливалось от матерщины, грубых слов плебейского лексикона, от натурализма и некоторой гротескности. И тут я почувствовал то особенное чувство, то ощущение, когда пройдена точка невозврата, и сейчас начнётся извержение. И я понимаю, что я лежу на спине, с торчащим колом подбрасываю мою дебелую подругу, вонзаясь глубоко до матки, мои руки гладят, мнут её груди и бока, мои руки свободные, а я начинаю истекать! «А-а-а!» – заорал я так, что она прикрыла мой рот ладошкой… Эта была моя первая в жизни правильная, физиологическая эякуляция.

Бывало, она гуляла по комнате голая, пританцовывая, сотрясая телесами. Как-то в этот момент ей позвонили, она взяла трубку и начала длинный разговор. Я живо представил картинку со стороны, подошёл к ней сзади, подвёл к кровати, нагнул и стал наяривать специально глубокими толчками, как стахановец отбойным молотком, а она была вынуждена продолжать разговор, как ни в чем не бывало, иногда срываясь на «отстань!», «заебал!», «уйди!»

Она попросила мою фотографию, я принёс, и она поставила её за стекло серванта недалеко от тех, что там стояли.

Я как-то пристал, мол, давай в жопу трахну! Она не хотела, говорила, что ей колоноскопии достаточно за глаза, но я был настойчив, она великодушно легла на живот и раздвинула руками ягодицы: суй, раз приспичило. Я тыкался, тыкался безуспешно, не было ни твёрдой эрекции, ни догадался смочить слюной тугой вход, а, вернее, меня самого что-то внутри останавливало. Так или иначе, анальный коитус не состоялся.

Я захаживал к ней, кажется, раз в неделю.

Через месяц меня стала одолевать совесть. Я трахаю взрослую тётку, при этом влюблён и готов жениться на красавице-однокурснице. Да, В. мне отказала, но я своими действиями ставлю любимую девушку в один ряд с тёлкой, с блядью, с сучкой. Нет, этому надо положить конец! И, уходя в очередной раз, я ей сказал, что больше не приду.

Я знал, что она заплачет. Она заплакала. «Миленький, разве тебе плохо, ведь к тебе никаких требований: приходи, когда хочешь, еби, сколько хочешь, мне уже было хорошо, я уже почти поправилась».

Последнюю фразу надо пояснить. Тогда, в 1978 году, сексология была уже признана в СССР и формировалась как наука. Уже Игорь Кон ездил по стране, читал обзорные лекции по психологии пола, уже понемногу в лекциях звучало запрещённое имя Фрейда, говорили о психоанализе, фрейдизме. Уже мы, старшекурсники мединститута и молодые врачи, говорили, что для лечения невроза нужна регулярная половая жизнь, нужна удовлетворённость в сексе… Я внутри себя свои походы к Егисапет оправдывал этим самым лечебным соитием. Я себя убеждал, что как врач имею моральное право, ведь это на пользу пациенту…

В тот день я был неумолим, что очень не соответствовало моему характеру. Я ушёл. Правда, через два месяца, уже попробовавшая глубины чувственности плоть взяла своё. Я позвонил. Она была рада. Я зашёл уже как к старой любовнице. Мы поболтали, потрахались, я ушёл. Я заметил, что моя фотография стояла там же за стеклом.

Post scriptum

Это всё закончилось в августе 1979 года, когда я с корочками врача-терапевта уехал домой. Там я по направлению министерства поступил на работу врачом-рентгенологом. Но, ещё не имея специализации, стал вести пару палат в терапевтическом отделении. Примерно через две недели на работу в это же отделение вышла из отпуска Л.М., моя будущая жена. Тогда мы с ней и познакомились…

Письмо 4

Сервус, пани Донара!

Работа над письмами идёт полным ходом, она меня завлекает, окунает в глубины эмоциональной памяти, иногда отрезвляет и укоряет, ведь, пальцев рук недостаточно для подсчёта обласканных, приходится привлекать стопы. Одновременно с этим, я терпеливо, но с предвкушением сильных впечатлений, жду твоих рассказов.

Я начну это письмо с моего созревания.

Я, как ты помнишь, младший брат двух старших сестёр, а это значит, что при моей природной чувственности, я не смог бы избежать соблазна возможности подглядывать за своими сёстрами. Вуайерист, а по-русски соглядатай, подглядывающий, подсматривающий. Да, я соглядатай по жизни.

Самое сильное впечатление моё было, когда я, проходя из комнаты в кухню, заглянул в дверную щель ванной, которая плотно не прикрывалась, а на щеколду нам, детям было запрещено запираться. Мне было тогда, наверно, лет одиннадцать, я тогда ещё не дрочил. Старшей сестре было в ту пору 16 лет, она была по возрасту развита, с хорошей грудью, тонкой талией и пышным черным кудрявым треугольником внизу живота.

В этом возрасте мы уже подробно рассматривали «Данаю» Рембрандта, «Обнаженную перед зеркалом» Веласкеса, «Обнаженную маху» Гойи, уже попадались кустарно сделанные игральные карты из фотографий голых женщин, но везде промежность скрывалась, и что там и как выглядит, оставалось тайною тайн.