Пистолет с музыкой. Амнезия Творца
Шрифт:
В подавленном настроении Эверетт вышел из храма; глаза щипало. Слезы. Телевангелист по имени Рэльфрю кинулся вслед, догнал в несколько огромных шагов.
– В чем дело? – спросил Рэльфрю.
– Твои воспоминания – подделка. Программа.
– Подделка?
– Ты просто пустое место, – сказал Эверетт. – Как эта церковь.
– Не понимаю, – пробормотал Рэльфрю.
– Все давно сплыло. Память, Бог и все прочее. Их уже нет.
Даже спорить об этом бесполезно, подумал Эверетт. У робота не было настоящего «я», которое
– Мы помним…
Эверетт побежал обратно. На гору.
Объясни, – потребовал Эверетт, когда ворвался в подвальную комнату, взломал замок на холодильнике Фолта и ввел себе дозу «Кэйла».
– Позволь сначала кое-что показать, – попросил Кэйл.
Во мраке отворилась дверь.
– Сюда.
Кэйл ушел в пустоту, Эверетт двинулся следом. И вдруг перед ними возник пейзаж – дымчатый горизонт, холмы и деревья, угнездившееся между ними озеро. Вначале Эверетту показалось, будто перед ним изображение, плоский сияющий мираж в нескольких дюймах от глаз. Но, едва он шевельнул головой, раскрылись три измерения. Мир. Он повернулся и увидел небольшое здание. Дом из снов Хаоса.
В растерянности он смежил веки, и тут нахлынули звуки: шелест листвы над головой, шорохи, щебет и стрекот всякой живности. За звуками ринулись запахи хвои, плесени, гнили. Он ощутил скольжение травы и содрогание земли под ногами. Он открыл глаза. Перед ним и Кэйлом на лужайке стоял дом. Солнце скрылось за облаком, упала тень и закрыла пол-озера. Невдалеке белка взвилась по спирали на столб и скрылась за ним.
– Я его для тебя построил, – сообщил Кэйл. – Для вас с Гвен.
– Что значит – построил? И где мы?
– Я создал это место по твоим воспоминаниям. Ты тут жил, перед тем как уехать из…
– Я помню. Но только благодаря снам. Кэйл опустился на траву. Эверетт тоже лег, оперся на локти и почувствовал, как путается в пальцах холодная трава. Почувствовал сырость земли под нею.
«Насколько детально все это? – подумал он. – Если копнуть – что, насекомых в земле найдешь?»
– Вот на что я теперь трачу досуг, Эверетт. Создаю миры. И уже много насоздавал.
– Как тебе удается?
– Не знаю. – Кэйл пожал плечами, он, похоже, слегка смутился. – Просто делаю, и все. Обычно я их не выставляю…
– Почему?
– Показал как-то раз Билли, но он не особо впечатлился. Да и сил на это много уходит. Быстрее «выветриваюсь».
Они помолчали.
– И ты так можешь, – сказал Кэйл. – Можешь создать тут мир. У тебя еще лучше выйдет. Не выцветет.
– Не понял.
– Ты можешь сном превратить его в реальность.
– Угу. Ты – как твой отец. Тоже ждешь от меня невозможного.
– Не сравнивай меня с Илфордом. «Слово сравнивать” тут не подходит, решил Эверетт. – Я не знаю, где кончается Илфорд и начинаешься ты».
Вслух он произнес совсем иное:
– Твой отец с Гарриманом слишком многого от меня хотят.
– Не говори при мне об
Окружающий мир замерцал и утратил объемность. Но ненадолго.
– Кэйл, как это все получается?
– Развал. Все изменилось. – Кэйл, хоть еще и сердился, смягчил тон. Успокоился и ландшафт.
– Ведь ты не больше моего помнишь, правда?
– Я не знаю всего, что ты помнишь.
– Сущие крохи. Ты… разбудил мою память. Тем рассказом про поезд. Я думал, ты помнишь наше прошлое. Помнишь, как мы росли.
Кэйл рассмеялся:
– Это ты во мне разбудил воспоминание о поезде. Первое мое воспоминание. Ни черта я не помнил, пока не оказался в радиусе твоего действия. Пока ты не добрался до Вакавилля. Вот тут-то все и началось. Про поезд, про твоего приятеля Келлога в подземном колодце. А потом про нас с Гвен.
Не зная, что и сказать, Эверетт посмотрел на свои ладони. Трава избороздила их крест-накрест. А может, в этом ненастоящем мире и ладони ненастоящие?
– Я знаю, раньше мы с тобой и с Билли дружили, – сказал Кэйл. – А остальное, пожалуй, не важно:
– Ты помнишь мою семью? Родителей?
– Нет. К сожалению.
Эверетт ощутил нечто вроде разряда статики в пустоте. Легкий, почти незаметный укол.
– А как насчет Гвен?
– Вы с Гвен раньше были вместе, – раздраженно сказал Кэйл. – Это очевидно.
– Но ты ее не помнишь.
– Ну, не совсем так. Остались кое-какие обрывочные воспоминания. Но не в этом дело. Она сейчас здесь.
Не такого утешения ждал Эверетт. Что означает его привязанность к Кэйлу и Гвен, если он их едва помнит? И кто он сам, если вся его биография – лишь клочки воспоминаний, прицепившиеся к этим людям? Да и люди ли они, если живут только в охлаждаемых пробирках?
– Эверетт, я хочу тебя попросить об одной услуге. Не только для меня, но и для Гвен. Сделай вот это настоящим.
– Я не могу.
– Это гораздо проще, чем то, что ты уже сделал. У меня почти все готово. – Кэйл указал на небо. – Тут лишь одно препятствие – связь с внешним миром. Зависимость от него. Ты ее можешь убрать.
Эверетт промолчал. Он поднял глаза.
Солнце уже пересекло небосвод и теперь всходило вновь.
– И вообще, – сказал он, поразмыслив, – что значит – сделать настоящим?
– Поменять, – сказал Кэйл. – Местами. – Он показал руками. – Илфорда, Келлога, всю эту расколотую, выродившуюся американскую реальность сделать маленькими. Превратить в наркотик. Когда захотим, вытянем их из пробирки. А этот мир сделай настоящим. Постоянным.
Эверетт молчал.
– Эверетт! Сделай Гвен настоящей.
– Гвен нет. Есть лишь намек на нее. Фантом.
– И ты готов сказать ей это в глаза? Заявить, что она – всего-навсего пустое место? Смешной разговор у нас получается, Эверетт. От Гвен, если хочешь знать, осталось не меньше, чем от любого из нас.