Пистолет с музыкой. Амнезия Творца

Литэм Джонатан

Память Эверетта сохранила все в точности – но уже измененным. А может быть, изменился сам Эверетт. Город всегда лежал в руинах, в нем царил Развал, о чем, возможно, многие жители даже не подозревали. «Если останусь здесь, – подумал Эверетт, – то в конце концов, наверное, стану таким же, как они».

Фолт пытался вернуться на проезжую часть, но изъеденный ржавчиной робот-телевангелист, шатаясь, заступил мотоциклу путь. Каждое движение ферропластмассовых конечностей отзывалось скрипом, и когда робот молитвенно опустился на колени, Эверетт увидел разлохмаченные резиновые подошвы, свисающие с его пяток. Фолт бибикнул, теле-вангелист поднял голову – квадратный

ящик с компьютерным изображением лица на дисплее – и забубнил проповедь, таращась на них видеоглазом.

Эверетт вспомнил и эти машины, хотя ни одну из них не видел в столь плачевном состоянии. Как правило, они не упускали даже пустяковой возможности разразиться на углу проповедью, дабы обратить прохожих в любую веру из своего богатого арсенала. Этот же робот призывал поклоняться только ему самому.

Фолт снова посигналил. Изображение на экране – щекастая физиономия сельского проповедника средних лет – дрогнуло, на лбу и подбородке пролегли морщины.

– Заблудшая овца, – сказал робот, – не надобен ли тебе пастырь?

– Прочь с дороги, – рявкнул Фолт. Телевангелист лишь основательнее расположился на асфальте и обвиняюще наставил палец:

– Или дьяволы уже?..

– О Господи! – Фолт, упираясь пятками в тротуар, покатил мотоцикл назад.

– Дьявол! Скажи имя владыки твоего! – кипятился робот. Из карманов его ветхой хламиды сыпались на асфальт религиозные брошюры.

Теперь Эверетт вспомнил и Фолта. Вспомнил и свое противоречивое отношение к нему: симпатию пополам с презрением. Эверетт и Кэйл дружили, а Фолт был в компании третьим. Ходил за ними, точно собачонка. Последним вникал в любую хохму. Вот как подвела память… Эверетт покраснел от стыда, вспомнив, как позволил Фолту без толку таскать его по всему Вакавиллю да еще учинить скандал в ресторане… Эверетт без труда избежал бы такой неприятности, но Хаосу недоставало его знаний.

“Дурак ты, Хаос, – подумал Эверетт. – Но все-таки ты привел меня сюда».

Нигдешний проезд окутывал туман. Въезжая в него, Эверетт вдруг вспомнил зелень. И поспешил забыть. Сплошное зеленое марево в горах не имело никакого сходства с белым покровом на холмах пообочь проезда. В Сан-Франциско всегда туман.

Они выехали из города в зону полных разрушений. Лишь изредка из тумана выглядывала крыша, да иногда он редел настолько, что показывались дома по сторонам улицы. Но здесь, в отличие от Прикрепленного района, было тихо, машины стояли либо запаркованные, либо брошенные, на тротуарах – ни души, а за тротуарами подъездные дорожки и лестницы вели опять же в туман.

Когда Фолт затормозил у ворот Хочкисса, Эверетт обомлел – он сразу узнал это место. Дом, надменный и неприступный, возвышался над стеной из кипарисов. Верхний этаж – почти целиком стеклянный, викторианская архитектура заменена рядом окон в модерновом оранжерейном стиле. Солнца было не видно, но стекло все равно разбрасывало блики, и у Эверетта заболели глаза. Сразу за воротами Фолт оставил мотоцикл, и по мощенной булыжниками подъездной дорожке они с Эвереттом шли молча.

Фолт спустился по бетонной лестнице на цокольный этаж. Эверетт посмотрел на верхнюю дверь и вспомнил еще кое-что:

– Кэйл тут вместе с отцом живет?

– Увидишь.

Когда-то цокольный этаж служил Эверетту и Кэйлу штаб-квартирой, тут они хохмили, и Фолт смеялся последним. А теперь этаж больше смахивал на пещеру троглодита. На полу – вразброс одежда и постельное белье, зато нет ни книг Кэйла, ни компьютера.

– А где Кэйл? – спросил Эверетт.

– Теперь я тут

живу, – сказал Эверетт. – Пива хочешь? Эверетт пожал плечами.

– Сейчас. – Фолт подошел к огромному обшарпанному холодильнику; на эмали цвета яичной скорлупы бросались в глаза уродливые пятна от соскобленной грязи. На дверце висел замок. Фолт нашел в кармане ключ, отомкнул замок, отворил дверцу, и Эверетт мельком увидел содержимое: на нижних полках битком – шестибутылочные упаковки, в верхнем отделении и нишах дверцы – закупоренные пробирки.

Фолт вручил Эверетту бутылку пива, взял другую и тщательно запер холодильник. Эверетт рассмотрел бутылку. Пробка была зажата с помощью слесарного инструмента, возможно плоскогубцев, что ободрало металлические рубчики вместе с частью стеклянной нитки. Этикетка, наклеенная поверх выцветших останков предыдущей, гласила: «Настоящий эль Уолта». Эверетт пригубил – кустарщина. На ступеньку выше джина ванного разлива, который он пивал в Хэтфорке. Но только на ступеньку.

– Где Кэйл? – снова спросил он. И подумал: «Где Гвен?» Но не произнес.

Губы Фолта чмокнули, отрываясь от бутылки.

– Расслабься. Сначала надо с Илфордом встретиться.

– С Илфордом? – Имя не показалось знакомым.

– Папаша Кэйла. Он ждет. – Фолт снова зачмокал. – Хочет на тебя взглянуть, поздравить с возвращением.

– Ты ему сказал, что я еду?

– А зачем говорить? Эверетт, твои сны тут везде ловятся. – Баюкающее чмоканье участилось, и вскоре в бутьыке Фолта осталась только пена. Поставив бутылку на пол, он сказал:

– Идем.

Эверетт вышел за ним из дома, поднялся по ступенькам, вымощенным плитками, к парадному входу. Дверь цокольного этажа Фолт оставил нараспашку – бутылки и пробирки под надежным замком, а больше там и украсть, видно, нечего. Туман все сгущался, скрадывал теперь даже ворота и мотоцикл Фолта рядом с ними. У двери Фолт повернулся, забрал у Эверетта полупустую бутылку и спрятал в кусте у крыльца. «Потом возьмешь», – преподнес он как исчерпывающее объяснение.

Они вошли в дом, и на Эверетта обрушилась лавина впечатлений: гостиная напоминает музей, стены прячутся под картинами, старинная мебель отполирована до кремового блеска. На стеклянном кофейном столике – узорчатые золотые часы, маятник тихо пощелкивает, его отсветы пробегают по стеклу вперед-назад, вперед-назад… Комната сразу так ошеломила, загипнотизировала, опьянила Эверетта, что захотелось прилечь. После нижнего этажа этого дома (что уж тут вспоминать Вакавилль) он будто в кинокадр попал. Фолт мгновенно уподобился лягушке – лучше отойти в сторонку, не иметь к нему никакого отношения.

Сколь бы диковинно ни выглядела комната, она передала тот же заряд, что и лицо Кэйла на видеопленке. Эверетт вспомнил ее. И тут в гостиную вошел Илфорд Хочкисс, и Эверетт подумал: действительно ли он все это вспомнил?

На вид этот человек не годился в отцы парню с видеопленки. Ростом и сложением он не уступал Эверетту, по держался очень прямо, волосы и глаза напоминали лоснящийся камень, мрамор. Он казался огромным, ни дать ни взять часть стены гостиной, отколовшаяся, чтобы протянуть руку для пожатия. И при этом он был столь холен и благополучен, что казался своей уменьшенной копией – изысканным предметом интерьера, вроде золотых часов или деревьев бонсай, что украшали каминную полку. Волосы на висках были тронуты сединой, но седина казалась лишь вежливым прикосновением времени, даже уловкой гримера. Как и комната, он выглядел идеально. Эверетт – или Хаос? – в жизни не видал такого совершенства.