Плачь обо мне, небо
Шрифт:
Николай вздрогнул.
Вспоминать о том разговоре трехмесячной давности ему не слишком-то хотелось.
***
Российская Империя, Санкт-Петербург, год 1864, январь, 22.
— Федор Кузьмин был допрошен, — уведомил сына государь, — он поведал, что княжна Голицына просила его достать где-нибудь острый нож или другое холодное оружие, как можно скорее. Он полностью отрицал причастность князя Трубецкого к этому: нож он взял у знакомого сапожника, самого же князя ни в тот день, ни ранее он не видел.
— Ложь! — вспылил Николай. — Трубецкой
— А как я могу просто поверить в Ваши слова, Николай?
— Стало быть, истина не найдена? Положим, я лишь желаю защиты небезразличной мне барышни. А что с Кузьминым? Может ли кто-то подтвердить его признание?
— Мажордом, служащий у Трубецкого, уверял, что Федора Кузьмина видит впервые, и в знакомстве с его барином он замечен не был.
— Они могли встречаться за пределами особняка, — возразил цесаревич, хмурясь. Он мог понять подозрения Императора, однако они принимали слишком крупные размеры.
Нехотя, он вынул из-за отворота парадного мундира плоский конверт со нарушенной печатью, доказывающей, что послание уже было вскрыто, и передал его государю. Тот, бросив вопросительный взгляд на сына, принял письмо, однако не торопясь приступать к чтению. Видя, что отец медлит, Николай протянул ему до того сжимаемый в ладони перстень-печатку и пояснил:
— Возможно, это не очистит имени княжны Голицыной, однако, смею надеяться, что Ваша уверенность в непричастности князя Трубецкого к покушению на Марию пошатнется.
Зашуршала бумага, забегали прищуренные глаза по торопливо выведенным строчкам — похоже, время у адресанта поджимало. Впрочем, судя по той информации, что несло в себе послание, писавший и впрямь сильно спешил, желая как можно быстрее донести сведения до — Александр вновь поднял взгляд к первой фразе — цесаревича. Однако, с каких это пор его сын принимает подобные отчеты?
— Когда Вы получили это донесение? — осведомился Император, удостоверившись в подлинности подписи и ювелирного изделия.
— За сутки до того, как было совершено покушение на Марию. А это, — Николай подал еще один конверт, ничем не отличающийся от предыдущего, — днем позже.
Несколько минут прошло в полном молчании, пока Александр изучал второе послание, сверял его с первым и что-то обдумывал, потирая висок и сдвигая к переносице густые брови. Цесаревич все это время лелеял надежду на то, что отец не задастся ненужными вопросами, на которые он пока не был готов дать ответ: и без того решение продемонстрировать эти послания не было бы принято, если бы не угроза чести и свободе Катерины.
— Допрос лиц, указанных здесь, будет проведен незамедлительно. Однако оправдывать женщину лишь потому, что она обладает приятной наружностью…
— На месте княжны Голицыной мог оказаться кто угодно, — бесстрастным тоном сообщил цесаревич, обрывая воспитательную
Александр остановил задумчивый взгляд на сыне, смотрящем твердо и уверено: внешняя мягкость и нежность, не раз попрекаемые им, скрывали железный стержень, похоже, передавшийся от покойного деда. Возможно, однажды из него выйдет действительно достойный правитель Империи, если он не пойдет по стопам своего отца, в юности отличавшегося излишней горячностью, особенно в женском вопросе. То, что сейчас Николай отстаивал честь и доброе имя хорошенькой барышни, а не «любого подданного», как он стремился показать, было видно, однако, в его глазах читалась готовность принять ответственность, и Александр не мог этого отрицать.
— Если Ваше мнение о ней окажется ошибочным, Вы лично будете присутствовать на ее казни.
— Слушаюсь, Ваше Величество.
Чтобы дать ответ, ему не потребовалось ни мгновения раздумий. Непричастность Катерины и ее верность короне не вызывали у него сомнений, и потому он был готов принять любое условие, лишь бы отец оставил ему возможность решить судьбу княжны. Это было меньшим, что он мог сделать для нее.
И все же, он не мог не признать — одна лишь мысль о противном исходе, нарисовавшая слишком живую картину расстрела, который ему пришлось бы наблюдать, вызвала тошноту. Он сомневался в том, что сумел бы, не закрывая глаз, не порываясь что-либо изменить, смотреть на ее последние минуты.
А ведь Император наверняка бы заставил его лично оповестить Катерину о приговоре.
— Княжна Голицына будет отослана из Петербурга сегодня же, — подвел итог Александр. — С ней отправятся жандармы, которые будут наблюдать за княжной до полного подтверждения ее невиновности. До этого момента Ваши встречи с ней запрещены.
Отрывисто кивнув, как того требовал этикет, тем самым демонстрируя полное принятие монаршей воли, цесаревич развернулся в сторону выхода из кабинета. Самый тяжелый разговор остался позади, и теперь следовало как-то увидеться с Катериной и успокоить ее: Петропавловская крепость растаяла на горизонте, а остальное она сумеет пережить — в ней было куда больше силы, нежели кто-либо мог представить. Разве что оберегать ее оттого хотелось ничуть не меньше.
— Я надеюсь, Вы не потеряете голову от женщины настолько, чтобы отказаться от престола.
Слова Императора настигли Николая, когда тот уже взялся за витую ручку. Помедлив, он все же нажал на механизм, но прежде, чем дверь приоткрылась, он твёрдо и спокойно произнёс:
— Я хорошо помню о своём предназначении, Ваше Величество, и давно вышел из возраста, когда совершают глупости.
Хотя такая женщина была достойна даже отречения.
Комментарий к Глава восьмая. И хлынет мгла, и ночь разверзнется еще бездонней