Плачь обо мне, небо
Шрифт:
— Что Вы хотите от меня? — она устало вздохнула, действительно не совсем понимающая причин, поспособствовавших этой встрече, но уже начавшая догадываться, что Ягужинский явно не с новым письмом пришел.
— Признания. Желательно, полного и искреннего. Могу Вам гарантировать, что, если Вы расскажете все обстоятельно сейчас, Вас не подвергнут пыткам.
Горько усмехнувшись, женщина скинула с головы полинявший платок.
— Спрашивайте.
Ее собеседник едва заметным жестом подозвал трактирщика, потребовав у того писчие принадлежности. Он намеревался было и сделать заказ — для дамы — но та только покачала головой: она не нуждалась в алкоголе, чтобы говорить свободнее, а пища бы сейчас встала комом в горле.
Как только на шероховатую поверхность деревянного стола лег чистый лист, рядом опустились чернильница с отколотым боком и куцее грязно-серое перо, а услужливо раскланявшийся
— Мне известно, что Вы получили приказ убить княжну Екатерину Алексеевну Голицыну, и Вашим пособником был граф Сергей Васильевич Перовский. Более того, мне известно, что приказ был отдан князем Трубецким. Я желаю знать, что именно Вас с ним связывает.
Где-то в глубине души она полагала, что однажды подобная беседа состоится. Не ожидала, не пыталась как можно сильнее оттягивать сей момент, но догадывалась, что он когда-то случится. Возможно, она даже в некотором роде желала его, но теперь не знала, как действительно стоит поступить. Что, если стоит ей только слово сказать, как все угрозы тут же будут исполнены? Она уже не боялась за свою жизнь (хотя, наверное, она лгала — несмотря ни на что, ей хотелось жить), но за семью она была готова пойти на любой шаг. Даже на молчание. Но сейчас, если кто и следил за ней, все одно — просто так ей теперь не уйти. Не позволят, это читалось в глаза напротив.
— Я расскажу, — тихо, почти одними губами прошептала она, подавшись вперед, чтобы слова доносились только до Ягужинского, — но позвольте просьбу? Обещайте, что этот человек будет казнен.
Тот уверенно кивнул. Он должен был это сделать, и не ради Татьяны. Но поимка князя Трубецкого и доведение его дела до конца сейчас были главной его задачей.
Женщина осмотрелась: компания за центральным столом уже лыка не вязала, но шумела на весь трактир, пара студентов находилась очень далеко, у стойки, а больше, если не считать спящего господина в тулупе, что выглядело странно, когда на дворе уже подходил к концу апрель, никого здесь и не было. Пытаясь перебороть свой страх, надеясь на то, что никто рядом не притаился, дабы следить за каждым ее шагом (хотя об этом старый князь наверняка позаботился), она разомкнула пересохшие губы.
— Этот человек… я обязана ему жизнью.
Появившаяся на свет в семье мелкопоместного купца Эммануила Белякова и его супруги Дарьи Тимофеевны, урожденной Чернышевской, умершей в родах, Татьяна была отдана в семью тетушки — Елены Тимофеевны, где оказалась четвертым ребенком, но единственной девочкой. И, надо сказать, это изрядно огорчило приемных родителей: какой от девицы прок, кроме как замуж удачно выдать, если повезет. Они б с радостью от нее отказались, но при живой бабушке выбросить ребенка на улицу оказалось невозможным. Арина Яковлевна Чернышевская доживала свой век фактически в одиночестве и почиталась в семье за душевнобольную; будучи неспособной к самостоятельному передвижению, днями и ночами сидела в комнате, о ее существовании не знали даже соседи. До смерти своего супруга Арина Яковлевна была женщиной энергичной и властной, вся усадьба держалась на ней, ее боялись не только слуги, но и воспитываемые в строгости собственные дети, коих было пятеро (шестая, младшая дочь погибла перед свадьбой), однако несчастный случай с главой семьи стал слишком тяжелым ударом — от пережитого горя у Арины Яковлевны отнялись ноги, и какие бы врачи ни посещали ее, никто не мог дать обнадеживающего прогноза. Спустя два года ее постигло новое несчастье: старший сын был найден повесившимся в собственном особняке, хотя к тому не было причин — веселый, жизнерадостный франт, любимец женщин и баловень судьбы, он имел слишком большое желание жить, чтобы самостоятельно пойти на это. Еще через четыре года в родах скончалась старшая дочь.
Следующими на очереди злого рока стали сыновья, высланные Императором за участие в революционном движении. Из всех детей Арины Яковлевны осталась лишь дочь Елена, за полтора года до этого выданная замуж за разорившегося барона. Мать желала ей лучшей партии, но к моменту появления сватов она уже была не в себе, поглощенная горем и видящая в этом вину какого-то давнего проклятья. Молодые остались жить в родовом поместье Чернышевских (барон явно польстился на приданое невесты, сразу же после свадьбы выручив смешную сумму за свою разваливающуюся на глазах усадьбу), поскольку за Ариной Яковлевной требовался уход — Елена не могла оставить мать, какими бы ни были отношения между ними. Мальчики, которых Елена Тимофеевна рожала одного за другим, с бабушкой почти не были знакомы: родители опасались за жизнь детей, на которых возлагали надежды, а Арина Яковлевна казалась полоумной — все
Так маленькая Татьяна оказалась под столь странной и порой пугающей опекой. Однако, таковой оная казалась лишь со стороны: на удивление Арина Яковлевна оказалась к ней расположена и даже в некотором роде внимательна — находила способ успокоить, если девочку что-то довело до слез, читала ей, хотя вместо сказок выбирала такие книги, чтобы следом побеседовать о них. Именно от бабушки Татьяна узнала не только этикет, но и выучилась письму, арифметике, географии, французскому, и именно Арина Яковлевна раскрыла в девочке талант к актерской игре. Несмотря на то, что саму профессию она считала низкой и грязной, не подходящей даже лишенной дворянского титула барышне, само умение менять маски и выдавать искусственные эмоции так живо, что впору было не отличить от искренних, она находила полезной. Тем более если принять во внимание судьбу, уготованную девочке, ведь кроме удачного брака ее ничто не ждало. Вот только бабушка скончалась, когда Татьяне было шестнадцать, и тетушка, более ничем не сдерживаемая, решила срочно устроить судьбу неугодной племянницы, а потому в мгновение ока договорилась об обручении с престарелым графом, не так давно похоронившим третью супругу. Как бы ни молила Татьяна о снисхождении — незнакомый человек, снискавший дурную славу в уезде, все оказалось безвозвратно решено и на исходе лета «молодые» были обвенчаны, даже несмотря на то, что невесте не было семнадцати.
Вот только она не смогла вызывающему у нее отвращение старику даже позволить прикоснуться к себе: в первую брачную ночь, пребывая в жутком испуге от предстоящего, она замахнулась на супруга подсвечником. Удар в висок оказался смертельным. Опасаясь, что ее накажут за содеянное, она сбежала из поместья, переодевшись в простое платье и прихватив немного найденных денег. Милостью добрых людей (не без оплаты, разумеется) она добралась до Петербурга и, представившись Ольгой, попросилась в господский дом служанкой, согласившись на любую работу, только бы выжить. Тогда же она завела знакомство с молодым князем Остроженским — братом княгини Голицыной, которой прислуживала. Они довольно быстро сдружились, как это тогда казалось особо ни с кем не имевшей знакомств девице, а через три месяца именно благодаря молодому князю, заметившему ее не крепостническое воспитание, Татьяна, под именем княжны Остроженской (как он сказал — для большего веса в обществе), оказалась на четверге у Великой княгини Елены Павловны. Это был ее первый выход в свет, столь же желанный, сколь и неожиданный. И столь же незабываемый, потому что именно тогда произошел перелом в ее судьбе.
Наследника Российского Престола сложно было не заметить — он пользовался успехом у барышень не только юных, но и даже замужних, а для шестнадцатилетней девицы, до сего момента видевшей не так много очаровательных юношей, был живым олицетворением сказочного принца. Впрочем, почему сказочного, если он и впрямь оным являлся? Даже то, что он уже сам состоял в браке и имел двухлетнюю дочь и новорожденного сына, не делало его менее привлекательным в глаз светских (и не только) дам. Тем более что Великую княгиню не находили даже сколько либо очаровательной, и почти каждая, проявлявшая интерес к цесаревичу, искренне полагала, что сумеет с легкостью затмить оную. Татьяна такими мыслями поначалу даже и не грезила — она едва ли могла подумать, что будет представлена Его Высочеству, но, благодаря все тому же князю Остроженскому удостоилась даже чести иметь с ним недолгую беседу. После она не могла вспомнить, о чем именно они говорили: все, что имело значение — невероятная улыбка и лучистые морщинки, возникающие в уголках глаз цесаревича, в этот момент.
То, сколь сильно затмился разум Татьяны этим первым сильным чувством, не укрылось от князя Остроженского: он тут же предложил ей свою помощь в устроении встреч с Наследником Престола, и даже пообещался научить ее, как следует вести себя, чтобы вызвать в свою сторону не меньший романтический интерес. Влюбленная и ослепленная, девица, безусловно, согласилась, горячо благодаря своего «друга». Тот же, в свою очередь, довольно потирал руки — все случилось само, ему даже не пришлось особо прилагать усилий. И если правильно распорядиться ситуацией, что он, собственно, и сделал, можно получить много больше, чем он мечтал.