Плачь обо мне, небо
Шрифт:
Глаз едва ли цеплялся за отражение в зеркале: пожалуй, даже допусти служанки сейчас где ошибку, Катерина бы не заметила, будучи слишком задумчивой. В ней мало что изменилось со вчерашнего дня: шок и неверие в фальшивость гибели Дмитрия прошли, однако понимание того, как все же она должна воспринять эту ситуацию и что будет с ними дальше, так и не пришло. Сердце перестало болеть от потери, с которой не сумело смириться, и она была готова долго и горячо возносить благодарные молитвы Творцу за счастливую весть. Но ничто не могло стереть из памяти этих четырех месяцев.
Между ними в прошлом и сейчас образовалась непреодолимая пропасть.
Выйти к завтраку
После завтрака старшие Шуваловы почти сразу отбыли из поместья, обещаясь вернуться к обеду, Владимир и Григорий были загнаны учителем на занятия, а Эллен, приняв желание подруги побыть наедине с собой в библиотеке, исчезла в неизвестном направлении, вроде бы что-то прощебетав о прогулке, но ручаться за это Катерина не могла.
Однако одиночество её длилось недолго – что, впрочем, она предполагала: совсем не в правилах младшей графини Шуваловой было отказывать своему любопытству. А то, что оно её снедало еще со вчерашнего вечера – так тут и к гадалке ходить не надо: все было написано на её живом лице. Катерина успела лишь вернуться в спальню и распорядиться подать ей туда чай (завтрак, бесспорно, был сытным, но привычка порой делать короткие глотки остывшего мятного чая в процессе чтения, главенствовала над всем), да завернуться в вязаную шаль, пристроившись ближе к растопленному камину, как тонкая тишина спальни оказалась нарушена.
– Ты не выглядишь счастливой, – тихо произнесла Эллен, прикрывая за собой дверь. Катерина, бездумно листающая страницы какого-то романа, взятого в библиотеке, подняла голову. Вошедшая подруга выглядела непривычно серьезной, хоть и нельзя было ее назвать беспечной хохотушкой.
– Я просто зачиталась.
– Ты вряд ли знаешь, о чем книга, – проницательность Эллен была одной из тех ее черт, что порой сильно не радовала Катерину. – Что тебя гложет? С самого момента вашего приезда ты едва ли обменялась с моим братом парой фраз. Между вами что-то произошло?
Катерина осторожно закрыла маленький томик, откладывая его в сторону. Что она могла рассказать? Или что она должна была рассказать? О том, как оказалась важной фигурой в деле государственной важности? Или о том, как потеряла сразу двух близких людей? Или же о том, что сама не может понять, что творится в сердце, которое совсем не тот ритм отбивает?
– Это из-за цесаревича?
Подняв непонимающий взгляд на подругу, Катерина пыталась определить, что именно Эллен имела в виду. Та, впрочем, не стала ждать ответных вопросов и добавила:
– Ты уже не уверена в желании выйти замуж из-за цесаревича?
На лице Катерины отразилась странная многогранная эмоция: возмущение, словно предположение было абсолютно беспочвенно, страх, будто ей было что скрывать, усталость, как у человека, не впервые получившего в свой адрес подобное. А после – она просто прикрыла глаза и медленно покачала головой.
– Не из-за него.
–
Стоит мне только увидеть тебя, как всякое чувство долга, все у меня пропадает, я вся — одна сплошная любовь к тебе.
Ничего увлекающего или хоть сколько-нибудь трогающего душу в романе Стендаля не было, как не нашла этого Катерина когда-то в другом его творении – Пармской обители – как не находила во французских романах вообще. Все это так нравилось большинству светских дам, всем этим так зачитывалась Эллен, и все это было так далеко от самой Катерины. Что абсолютно пустой честолюбивый Жульен, желающий быть на коне во всем, ищущий самоутверждения то с одной, то с другой дамой, и каждой шепчущий о любви – противен ей. Что излишне воздушная мадам де Реналь – мать, жена, изменщица – вызывающая презрение. Но одним лишь моментом – не понятая, но словно говорящая по тексту ее собственной души.
… Мне хочется по-настоящему понять, что происходит в моём сердце, потому что ведь через два месяца мы расстанемся.
Умирающий за окном май, которому осталось недолго, говорил, что до последнего «Прощай» и месяца нет.
– Я не уверена в себе, – глухо озвучила она наконец свой ответ.
Да и могла ли она сейчас думать о свадьбе, когда все еще не завершено дело князя Остроженского? То, что он не давал о себе знать уже более месяца, ничуть не успокаивало. Напротив. Этот факт лишь усиливал внутреннюю тревогу: такой человек не мог просто забыть о своих взлелеянных мечтах и, более того, забыть о тех, кого когда-то вовлек в свои авантюры – он был слишком умен и осторожен, чтобы бросить использованные пешки, предоставить их самим себе. Он наверняка следил за ней, даже если не имел больше относительно нее никаких намерений (исключая контроль до самого конца). Даже если планы его теперь не касались племянницы, и центральная роль оказалась отведена кому-то другому, это не равнялось свободе для оной.
Катерина сильно сомневалась, что Дмитрию сегодня удастся что-то обнаружить. И сомнения эти касались не его самого – князь Остроженский слишком хорошо научился таиться и обманывать даже жандармов, чтобы внезапно попасться. Порой ей даже казалось, что с его поимкой не справится и все Третье Отделение: это в сказках добро неизменно побеждало и герои получали заслуженные трофеи. Они же находились отнюдь не в сказке.
Подтверждение тому Катерина получала из раза в раз и вряд ли сегодня что-то изменится. Однако и просто опустить руки, прекратив бороться, она не могла.
К чему тогда было все, что уже сделано?
– Ирина уже обвенчалась? – внезапно осведомилась Эллен, чем вызвала недоумение на лице глубоко задумавшейся Катерины – та вообще мало что знала о жизни старшей сестры, поскольку лично ей не писала, а маменька отчего-то давно не упоминала ни о самой Ирине, ни о ее нареченном. Кажется, он был сыном скончавшегося годом ранее барона фон Стокмара.
– Помолвка состоялась на исходе декабря, насколько мне известно. Однако, венчание… – она нахмурилась, пытаясь припомнить хоть что-нибудь, – не знаю.