Плачь обо мне, небо
Шрифт:
– Sire, le vin est aigre!** – раздавшийся посреди обеда голос Головачёва, находившегося в должности командира императорского «Штандарта», заставил цесаревича оцепенеть.
Украдкой скосив взгляд на Дмитрия Захаровича, торжественно поднявшего бокал с отменным шампанским, он понадеялся, что король Кристиан не услышит обращенной к нему фразы за общим шумом, вызванным разговорами приглашенных. Король и впрямь особого внимания на это не обратил, но если б этим дело окончилось: настойчивости повеселевшего Головачёва стоило позавидовать – он не преминул повторить на том же французском (если б знал датский, он непременно бы заговорил на нем):
– Le vin est aigre!
Мысленно
Посветлевшее лицо короля, вдруг кивнувшего несколько раз и с улыбкой посмотревшего на молодых, вызвало еще один внутренний стон у Николая. Со всех сторон полетели и русские «Горько!», и французские «est aigre», и даже немецкие и датские «er bitter». Под несколькими десятками пар ожидающих глаз цесаревичу пришлось встать из-за стола и жестом попросить подняться принцессу, с тем же непониманием взирающую на него.
– Это русский обычай, – почти беззвучно проговорил он, едва ощутимо дотрагиваясь ладонью до её лица. – Считайте репетицией перед свадьбой – там этот тост прозвучит не раз, – усмехнувшись, Николай осторожно сократил расстояние между их лицами.
Ошеломленно расширившиеся глаза Дагмар все сказали за нее: она даже не могла слова вымолвить – лишь настороженно наблюдала, словно бы со стороны, как все уменьшается и без того несущественная дистанция. Даже дышать, казалось, прекратила, пребывая в оцепенении.
Невинное и легкое прикосновение губ к губам полностью привело её мысли в смятение: о поцелуе она грезила еще с момента, когда впервые осознала свою влюбленность в русского принца, пусть и это ввергало её в крайнее смущение. Но одно дело – мечтать, что это когда-то случится в романтичной, уединенной обстановке, возможно, даже будто бы неожиданно для них, а другое – публично демонстрировать чувства, будучи под прицелом более чем сотни внимательных глаз. Утренний она едва ли считала: то было какое-то помутнение рассудка, одурманенного радостью.
Сейчас – главенствовал страх.
Все произошло за секунды, а для нее это была вечность, наполненная пустотой: сердце пробило грудную клетку, в ушах шумела кровь, а все ощущения просто пропали. Она даже не поняла, когда непонятные выкрики сменились довольным гулом и аплодисментами, когда её ноги подогнулись и вслед за женихом она села на свое место. Даже то, что он несколько раз позвал её по имени, а она продолжала смотреть на него в упор невидящим взглядом, Дагмар осознала лишь спустя какое-то время.
И, вспыхнув, тут же опустила глаза к нетронутому бокалу, где один за другим исчезали мелкие пузыри.
Её состояние не укрылось от Николая, все сильнее убеждающегося, что затея Головачёва была крайне глупой: будто бы тот не видел, как скромна датская принцесса. Они ведь даже наедине не оставили уважительного обращения друг к другу, а уж говорить о публичном выражении чувств и вовсе
Всматриваясь в бледное лицо невесты, цесаревич непроизвольно излишне сжимал вилку в руке: аппетит пропал полностью.
– Вам дурно, Дагмар?
Вздрогнув, та мотнула головой, не поднимая глаз.
– Простите, я…
– Не стоит, – Николай дотронулся свободной рукой до её острого локтя, – это мне следует просить прощения за Головачёва: не знал, что он так любит русские обычаи. Не тревожьтесь, второй раз на обручении этого не происходит.
– Я не тревожусь, – так же тихо, но уже вроде бы не дрожащим голосом отозвалась Дагмар, – просто… все случилось слишком внезапно. Не берите в голову, – тут же добавила она, наконец оборачиваясь и слабо улыбаясь с привычным весельем, – мне даже понравился ваш обычай.
К лицу её вернулся прежний румянец, и уголки губ Николая приподнялись в ответ. Стало легче дышать.
– Желаете повторить? – лукаво осведомился он, нарочито потянувшись к бокалу и окидывая оценивающим взглядом гостей поблизости, словно решая, кому подать эту идею.
Дагмар тихо рассмеялась, прикрывая губы ладонью левой руки.
К их общей радости, до конца обеда никто больше о русских традициях не вспоминал, и, выводя невесту на вальс, дабы открыть бал, Николай возносил благодарность Создателю за то, что этот утомительный день подходит к концу. Вскоре отгремят фейерверки, которые, казалось, сегодня вспыхнули в каждом уголке Копенгагена, Фреденсборгский дворец погрузится в сон, и для него начнется отсчет до самого долгожданного момента. Возвращения домой.
Внутри все вновь заполнилось каким-то сладостным чувством предстоящей радости и умиротворения.
А еще он был счастлив и одновременно рад тому, что до дня их браковенчания – целый год. Дагмар было всего шестнадцать. Как и его покойный дед когда-то, он был вынужден ждать, но это ожидание не было ему в тягость. Потому что оное дарило возможность собраться с силами.
И полюбить принцессу так, как она того заслуживала.*
***
Дания, Копенгаген, год 1864, сентябрь, 24.
«Всякий любит своё отечество, но мы, русские, любим его по-своему, теплее и глубже, потому что с этим связано высоко религиозное чувство, которого нет у иностранцев и которым мы справедливо гордимся. Пока будет в России это чувство к Родине, мы будем сильны. Я буду счастлив, если передам моей будущей жене эту любовь к России, которая так укоренилась в нашем семействе и которая составляет залог нашего счастья, силы и могущества».
Если письмо отцу составить было не так трудно – в конце концов, он исполнил возложенное на него поручение, – да и матери хватит этих же строк (после он в подробностях все ей расскажет, ведь возвращение в Дармштадт не за горами), то брату… Саше всегда было сложно лгать, даже через бумагу. Полученные пятью днями ранее несколько торопливо набросанных строк заставляли сжиматься сердце и за то, что брата не было рядом в день обручения, и за то, что тот начинал чувствовать одиночество. Это было неизбежно – Николаю однажды пришлось бы жениться, и это против его воли изменило бы его отношения со всеми: появление собственной семьи не могло пройти бесследно. Однако все произошло слишком рано, особенно для Саши. Быть может, стоило сначала пригласить Дагмар в Россию, дать ей возможность привыкнуть к Российскому Двору, познакомить со всеми, а уже после заговорить об официальном объявлении помолвки.