Плачь обо мне, небо
Шрифт:
– Когда Аликс получила предложение королевы Виктории обвенчаться с её сыном, мне стало грустно, – фразы вдруг сами упали с её губ: совсем не обдуманные – скорее какие-то обрывки воспоминаний, не оформленные мысли. – Я много слышала о том, что браки по любви – не для тех, кто находится у трона. Но когда это затронуло нашу семью, мне стало страшно за сестру – о себе в тот момент я не думала. Мы проплакали всю ночь, хотя тогда еще речь о расставании не зашла: все было лишь на уровне идеи.
Николай слушал её словно бы рассеянно: он не повернул головы и продолжал идти в том же неторопливом темпе, не убавив шагу. Но это было лишь наружным: в действительности он жадно ловил каждое слово, будто надеясь этой беседой отодвинуть
– Потом я получила первое письмо: Аликс писала о венчании, так ярко рассказывая все – от утренних волнений до благоговения перед алтарем, словно бы я сама была там, с ней. После были еще письма. И во всех она говорила о своем счастье и любви, что подарили ей небеса: она убеждала меня, что даже не будь её супруг престолонаследником, она бы не смогла больше венчаться ни с кем другим. Тогда мне подумалось, что, быть может, даже династические браки имеют право на счастье?
В голосе её звучала такая отчаянная надежда, что Николай едва сдержался, чтобы не протянуть руку к бледной девичьей щеке, чтобы хоть как-то успокоить это неровно стучащее сердце. Дагмар походила на дитя, что жило в своем уютном коконе из добра и справедливости. Пусть не изнеженная королевскими привилегиями, она все же была убережена от неприглядной реальности, и он бы многое отдал, чтобы не дать ей столкнуться с этой стороной жизни Императрицы. Чтобы сохранить незапятнанной и безмятежной её душу, похожую на едва распустившийся цветок.
Как когда-то это делал его царственный дед: Александра Федоровна была для него маленькой райской птичкой, что могла счастливо жить только в золотой клетке, куда не доберется лапа хищного зверя, или невзгоды вольной жизни. Белой розой, нуждающейся в стеклянном колпаке, хранящем её чистоту.
Все чаще ему думалось, что между ним и почившим Николаем Павловичем было слишком много общего. Сможет ли он так же пронести через всю жизнь любовь к супруге, не уподобляясь своему отцу?
– Ваши родители ведь тоже сочетались браком из династических соображений? – Николай все же обернулся к принцессе, комкающей в пальцах уже потемневший листок, оторванный от стебля.
– У них все ничуть не походило на сказку, – с грустной улыбкой покачала она головой. – Быть может, до нашего с Тирой рождения, их отношения были теплее, но все, что мы видели с детства, полностью соответствовало картине традиционного брака по договоренности. Они любили нас, но между собой всегда вели себя сдержано и даже отстраненно.
– Не всякая любовь выражается ежеминутно и жарко: порой хватает лишь знания, что чувства есть и рядом тот самый человек.
Словно бы прочитав то, что крылось за этой фразой, Дагмар излишне скоро осведомилась:
– Ваши родители тоже редко проявляют чувства друг к другу?
По губам цесаревича проскользнула горькая усмешка: принцессе лучше не знать, что в российской императорской семье сказки – что снег в июньский день. Даже покойному an-papa приписывали многолетнюю связь с одной фрейлиной, хотя в его любви к супруге сомневаться не приходилось.
– Papa часто забывает о том, что он – не только государь. А Maman всю себя отдала детям, – на сей раз губы дрогнули в светлой улыбке. – Но мы никогда не думали, что их брак был несчастливым: стоит только увидеть, как они смотрят друг на друга, когда вечером встречаются перед отходом ко сну.
Если только не вспоминать, что любовь в тех взглядах – лишь у Марии Александровны, наверное, простившей все адюльтеры супругу еще в момент их венчания и навек.
Но когда-то ведь и они любили: он не имел в этом сомнений.
Пусть и совсем недолго.
Останавливаясь перед маленькой клумбой с какими-то бледно-желтыми цветами, что после вечно
– Не хотели бы Вы в будущем стать русской императрицей?
Он старался не лгать. И желал сразу дать ей понять, какая именно роль для нее станет главной: не его супруги – Императрицы. Матери будущего Наследника Престола. Женщины, которой никогда не оказаться в тени и, вполне возможно, не испытать должного семейного счастья, какое могло бы быть у простой принцессы маленького княжества. Единственная роль, которую он действительно со всей искренностью мог сейчас ей предложить, потому что эту чистую, невинную девочку он не желал обманывать – она по-своему стала ему близка.
Как добрый друг и интересный собеседник, как очаровательная барышня, как светлый ангел. И как та, которая могла бы быть рядом с ним всю оставшуюся жизнь, потому что так того требовал престол.
Дагмар отвела смущенный взгляд: к лицу её прилило тепло – на щеках проявился румянец. Неловко сжимая в пальцах сорванный цветок, она слабо кивнула и вдруг, с какой-то странной решимостью, ошеломившей Николая, обернулась и, поднявшись на полупальцы, мимолетно коснулась его сухих губ своими теплыми и мягкими, прежде чем отстраниться и спокойно дать ответ:
– Если этого хотите Вы, этого хочу и я.
Она наверняка все понимала – это было видно по тому, как потускнели её карие глаза, и какой блеклой казалась улыбка. И сознательно принимала свою ношу, как когда-то это сделала его мать, потому что тоже была до беспамятства влюблена.
На миг сознание ослепила раскалывающая все на части мысль – что, если он ничуть не отличается от своего отца? Что, если Дагмар суждено повторить судьбу Марии Александровны, всю жизнь вынужденную страдать из-за холодности супруга? Что, если его желание сохранить свет и тепло в этой детской душе однажды капитулирует перед случайным сердечным порывом? Что, если затмившая разум влюбленность, нахлынувшая так стремительно, исчезнет с той же внезапностью, и он однажды проснется, ясно понимая, сколь неразумен их союз. Или, скорее, его собственное решение.
Ведь он даже сейчас, с нежностью обхватывая ладонями маленькую ручку и запечатлевая на ней благодарный поцелуй, не может изгнать из памяти совсем другой женский образ. И, вручая датской принцессе обручальное кольцо с крупным алмазом, ощущает, как сжимается сердце – ему хочется, чтобы этот символ верности и твердого намерения предназначался другой.
Когда на стекле Фреденсборгского дворца алмазами из обручальных колец появляется надпись «Дагмар и Николай», ему кажется, все внутри выворачивается не от скрипа, издаваемого при трении, а от желания видеть другое имя рядом со своим.
И от полной утопичности этих желаний.
Комментарий к Глава пятая. Принять свой жребий до конца
*кофейное платье носили институтки младшего возраста.
========== Глава шестая. И зовут тот праздник - разлукой ==========
Германия, Карлсруэ, год 1864, сентябрь, 14.
Семейное упрямство, которого с лихвой досталось всем княжнам Голицыным, по всей видимости, ненадолго отступило под натиском радости от внезапного приезда сестры, поскольку Ирина никак не воспрепятствовала визиту Катерины в её спальню, хоть и этого опасались все обитатели поместья. На бледном, осунувшемся лице, и ранее не отличавшемся особой мягкостью черт, но теперь особенно пугающем резкими линиями и краснотой заплаканных глаз, даже промелькнула улыбка. Явно дышащая на ладан, но и это было куда лучше, чем пустой взгляд и полное нежелание беседовать, о котором предупреждала маменька, настороженно наблюдающая за тем, как Катерина несмело нажала на витую ручку, чтобы отворить узкую дверь и прошмыгнуть в спальню, где царила полутьма из-за задернутых штор. Княгиня все полчаса, что ожидала возвращения средней дочери, молилась, недвижимо сидя на кушетке.