Плакса
Шрифт:
— Теперь нам крышка! — молвит он, и я замечаю, как его лицо розовеет.
Хочется рассмеяться, но я сдерживаюсь и смотрю, как вихрем проносятся несколько пугал, а несколько коров беспечно жуют, когда мы проезжаем мимо.
Сирены стихают, и я понимаю, что мы от них отбились. Однако теперь мы не можем оставаться здесь. Мы затеяли то, от чего не сможем отвертеться.
— Нам нужна новая тачка, — произносит Рэв, внезапно ставший спокойным и собранным.
Он проверяет свой мобильник, затем отрывает задний корпус и выбрасывает его из окна в поле.
—
Ответом мне служит его внешнее спокойствие.
Мы едем уже достаточно времени, все больше отдаляясь от мотеля. Рада, что у меня не было в том месте никаких вещей. Номерные знаки нашей машины разбиты после казуса с полицейской машиной, и я чувствую себя в безопасности.
— Вон тот, — говорит Рэв, указывая на небольшой деревянный домик, смирно расположенный на акрах земли, к которому ведет длинная грунтовая дорога.
Ворота открыты; на табличке написано: «Дом там, где сердце». Рядом с домом находится большой хлев, а перед ним — небрежно припаркованный грузовик. Двери открыты. Осторожно свернув, мы едем к дому.
— У тебя есть какой-то план? — спрашиваю я, натягивая на себя мужскую спецовку и толстовку, сидя на пассажирском сиденье.
— Ты подойдешь к двери и скажешь, что заблудилась и ищешь дорогу, а я пойду осматривать грузовик. Ворота открыты, так что мы сможем быстро уехать, и кто бы там ни был, будет слишком медлителен, чтобы догнать нас. Я выведу из строя эту тачку, пока буду там.
— Звучит, как отличный план, — отвечаю я, когда мы тихо выходим из тачки и приводим его в действие.
Когда я подхожу к дому, то вижу, что дверь приоткрыта, но все равно стучусь. Слышу, как играет старомодный рок пятидесятых годов.
Жуткое местечко. Я распахиваю дверь настежь, стоя на крыльце.
— Ау-у! — нараспев произношу я, но никакого ответа. Я оборачиваюсь, чтобы посмотреть, где Рэв, однако он уже завернул за угол.
— Есть кто? — продолжаю я. Напоминает фильм, где цыпочка сдуру заходит в дом, а затем ее бензопилой молотят по роже.
И вот я вхожу. Иду по длинному коридору с потрескавшимися стенами и скрипучими половицами.
— Ау-у! — я звучу подобно заезженной пластинке.
Я оказываюсь в столовой/кухне: в раковину завалена гора посуды, а над ней пролетают жужжащие мухи. Парочку мух забились в судорогах, оказавшись в ловушке искорёженного и искривленного жалюзи. Похоже кто-то пытался впустить в помещение света, но облажался и помял края. Воняет кошачьим ссаньем, но никаких котов я не вижу.
Музыка доносится из дальней комнаты. Кто бы там ни был, он не сможет меня услышать, потому что песня гремит.
Подобное совсем не в моем вкусе, и предполагаю, что человек, живущий здесь, тоже не придется
Я протискиваюсь мимо захламленных кухонных стульев в дальнюю комнату, откуда доносится музыка. За багряной дверью доносится хныканье. Боженька, надеюсь, никто не занимается сексом под этот кошмар.
Я зажимаю нос, поскольку зловоние пересиливает меня, и стучу в дверь. Из комнаты раздается отчаянный крик, — женщина визжит как резаная, и у меня волосы встают дыбом. Мои чувства «борись-или-удирай» переключаются на «борись», и я оперативно распахиваю дверь.
— Выпусти меня на хрен отсюда! — орет девчонка примерно моего возраста с кровати, испачканной мочой, на которой нет покрывала, а нечто, похожее на простыню, подоткнуто под нее.
Она брыкается и извивается. Ее руки связаны над головой, а лицо опухшее и покрасневшее. Похоже, ее избили.
— Ты должна мне помочь! Развяжи меня, пока он не вернулся! Развяжи меня! Развяжи! — умоляет она, рыдая навзрыд, отчего ее обнаженная грудь сотрясается.
Ее тело полностью на виду, и я настолько взвинчена от увиденного, что машинально сжимаю кулаки.
— Перестань нахрен орать, — приказываю я ей сквозь стиснутые зубы. Ее крики становятся все громче и громче, когда я пытаюсь сорвать пластиковые ремни, стягивающие ее запястья. — Ради всего херового! Не дергайся! — кричу я на нее. — И ЗАХЛОПНИ варежку!
— Да пошла ты нахуй! — рычит она и плюет мне в лицо.
Она однозначно травмирована, поэтому я прощаю ей такое поведение.
Я освобождаю одну руку, и она тянется ею, чтобы вырваться с другой стороны.
— Так, так, так… а у нас тут вечериночка, — раздается хрипловатый голос сраного жирдяя в клетчатой рубашке и старых вонючих джинсах, стоящего в дверном проеме. Он смеется и поправляет пряжку ремня.
— Ты пригласила подружку, голубка? — измывается он над своим питомцем на кровати. В его глазах-бусинках, глубоко посаженных на надутой роже, прослеживается голод.
Девчонка начинает орать… опять.
— Чтоб меня, — ругаюсь я и хватаю с прикроватной тумбочки тяжелый абажур.
Я со всей дури врезаю концом этой штуковины в физиономию долбаеба, и, к моему удивлению, он валится на пол, как матрешка.
К несчастью, он не отключается и хватает меня за лодыжку своими большими мясистыми крюками, и валит меня на пол. Он действительно связался не с той девчонкой, которую можно задурить, и пока девка все еще валяется на кровати, борясь со связанным запястьем, я начинаю колотить его рожу.
Что-то во мне вдруг щелкает…
— Ёбанный придурочный насильник! Как тебе такое? — звучит так, будто я плиткой луплю сырое мясо. Вновь и вновь. — Ты трахал ее в задницу? Да? — требую я ответа и снова дубашу его, прежде чем он пробует ответить.
Девчонка позади меня — опять — вопит.
— Подобные тебе мужланы не достойны даже дышать, — высказываю я, и мое тело восстанавливается, как аккумулятор, подключенный к зарядному устройству. — Насильник и члено…
— Хватит! Хватит! — кричит девка. — Ты его убьешь!