Пламенная для дракона
Шрифт:
Муж вернулся к ней, к ее губам, входя в горячее влажное тело, заполняя ее и доставляя удовольствие глубже и острее. Хотя это казалось невозможным. Ее ресницы тоненько дрожали, под веками разгорался магический огонь, то же яркое пламя, что он видел при запечатлении. И от ресниц он едва заметно, как прозрачная слезинка скользнул по щеке, не обжигая, но оставляя след из мелких чешуек, растворяющихся, как видение. Двигаясь мерно и неспешно, Диаль прижался губами к тающей магии пламенного дракона. Девушка шептала его имя, почти мучительно вскрикивала и обнимала все крепче, пока не задрожала в его руках,
Немногим позже, лежа с ней под пуховым одеялом на ворохе невесомых подушек, Диаль гладил ее плечи и ключицы. Точеные прикроватные светильники горели оранжевым светом, освещая роскошную обстановку. Двери в общую гостиную были снова закрыты.
— Ты снова пряталась в смежных покоях, Эстелла? — спросил дракон, не отводя глаз от злополучных позолоченных ручек.
— А Вы снова забыли, что сами поселили меня туда?
— Нет, не забыл, конечно — теплые пальцы щекочуще погладили предплечье. — Просто не люблю, когда эти двери закрыты.
Эстель лежала на его груди, обнимая своего дракона, млея от уютного тепла. От древесно-пряного запаха, который источали его волнистые темно-синие волосы, оплетавшие плечи. Она приподняла голову, Диаль был серьезен, что-то беспокоило его, смутно и навязчиво.
— Почему?
— Потому что твое место рядом со мной, — привычно не ответил на вопрос советник. — И всегда будет рядом со мной. По крайней мере, мне бы этого хотелось.
— Разве сейчас это не так?
Диаль не спешил отвечать, с отстраненным неприятием гладя на двери, которых практически не замечал с тех пор, как занял комнату отца, комнату главы дома Шадар. Там, за белыми створками много лет таились тишина и пустота, там не было ничего, кроме дорогого убранства и плохих воспоминаний. После смерти родителей он приказал сменит обстановку, от старых вещей не осталось ничего, но память въелась в сами стены, как плесень, медленно и верно разъедая. Не дом, но его душу. Ужасно, что эти воспоминания вернулись сейчас.
— Я останусь завтра встретить твою семью, — натянуто сказал дракон, наконец отводя взгляд от той стены. К живой, яркой, нежной девушке, лежащей рядом. — Заодно расскажешь мне, чего мне дать от церемонии. А я расскажу, чего тебе ждать от обучения.
— От обучения?
Он перелег ниже, притягивая к себе тонкое тело, наслаждаясь дурманящим ощущением ее кожи. Хрустальные лампы медленно угасли, в окна, которые так никто и не занавесил, едва-едва пробивался свет луны.
— Ты ведь не думала, что твое обучение магии сведется к самостоятельным экспериментам с книгами?
— Почему нет? Я уже привыкла. Мне так удобно.
— Потому что с оборотом ты сама не справишься.
Девушка напряглась. Перспектива стать вдруг чешуйчатой громадиной ее не прельщала. Даже пугала.
— Разве нельзя без этого как-то обойтись?
— Нет, ты уже меняешься, Эстелла. И лучше, если кто-то подготовит тебя и поможет принудительно обернуться. Я договорился с одним из бывших профессоров Академии, он почтет за честь помочь тебе. И сумеет сохранить все в тайне.
— В тайне? Что плохого в обучении? — для Эстель эта тема была еще болезненной, и она заговорила немного резко. — Вы обещали,
— Так и есть. Но… Я уже говорил, что ты дракон редкого вида. Таких, как ты, называли саламандрами, пламенными драконами. Их чешуя горела огнем, они были сильны и прекрасны. И остались только в легендах. Я не могу предугадать, как в Нирране отреагируют на новость, что в столице появилась молодая и необученная саламандра. И что этот род может восстановиться. Я не стану рисковать тобой.
Девушка нахмурилась, чутье подсказывало, что в его словах крылось куда больше, чем он говорил. Как будто снова взвешивал каждое слово, чтобы не проговориться, чтобы… Не напугать? Защитить? Эстель закусила губу и уткнулась лбом в его грудь.
— А почему они остались только в легендах?
Диаль поколебался и погладил ее по волосам:
— Потому что… их уничтожили, Эстелла.
Утром Эстель сидела на мягком пуфе перед зеркалом и все никак не могла успокоиться, приглаживая волосы, которые служанка уложила крупными волнами на плечо. Сегодня кожа выглядела бледнее обычного, глаза лихорадочно блестели, накусанные губы алели. Синее платье с вишневой вышивкой ей необычайно шло, и еще больше заставляло нервничать. Как и колье-ошейник с сапфирами, плотно обхватывающий горло. В очередной раз коснувшись волос, Эстель обреченно выдохнула и опустила лицо в ладони, облокачиваясь на лакированный столик.
— Эстелла, чего ты так боишься? — Диаль остановился в дверях между общей гостиной и комнатой, привалившись к белому косяку. — К нам приближается твоя семья, а не войско захватчиков.
Она обернулась. Дракон был привычно неотразим и самоуверен. Дорогой синий костюм подчеркивал его статус, безукоризненно сидя по фигуре. Советник снова источал холодность, властность и силу. Ей бы хоть часть этого флера.
— С войском захватчиков можно бороться, Диаль, а с леди Эрран бой заведомо проигран! — нахмурилась Эстель, закусывая многострадальную губу. — Как только она увидит меня, возьмется за розги.
Советник подошел ближе, положил ладони ей на плечи, поглаживая пальцами белую кожу. Наклонился и мягко поцеловал в основание шеи, чувствуя на губах ее запах. Это так искушало, что мысли путались. Диаль выпрямился, не опуская рук.
— При первом нашем знакомстве ты произвела впечатление достойной соперницы даже лордам Шадар. Я еще не видел, чтобы кто-то так дерзко и элегантно умел затыкать рот моему брату. Теон вообще чрезвычайно болтлив. Так что, надеюсь, и в качестве леди Шадар этот пыл не растерян. Иначе за розги придется взяться мне.
Она повернулась и посмотрела на него снизу-вверх, тщетно пытаясь вызвать хоть немного жалости:
— Вы шутите над моими страданиями. Как Вам не стыдно? Это недостойное дворянина занятие.
— Ваши страдания, леди Шадар, не стоят и выеденного яйца, — в тон с улыбкой ответил дракон. — Так что, спускайтесь вниз и изобразите из себя герцогиню. Коей являетесь уже четыре дня. Пора бы привыкнуть.
— Можно я лучше переоденусь во что-то поскромнее и изображу примерную дочь? Мама двадцать лет сражалась за мое воспитание, жестоко в очередной раз убеждать ее, что годы потрачены зря.