Пламя и Пыль
Шрифт:
Вода, предложенная демонами, была с маслянистым привкусом, хотя добывали ее из колодца, а не из реки. О водах реки Стикс ходят легенды - будто одна ее капля, коснувшись языка или кожи, может лишить тебя памяти, превратив в неразумное дитя, - поэтому я волновался, что какая-то часть этой воды могла просочиться в колодец. Однако, заставив себя сделать глоток, ничего плохого я не почувствовал... и потому использовал все до капли, чтобы отмыться от опостылевшей пыли, которая до сих меня покрывала. Остальные сделали то же самое, а Ясмин даже рискнула для проверки произнести слабое заклинание. Через секунду ее захлестнул приступ кашля, и она принялась яростно стучать себя в грудь.
–
– спросил я, обняв ее.
– Легкие... Мои легкие!
– проговорила она, тяжело дыша.
Пока она приходила в себя, я поддерживал ее, размышляя, сколько же пыли мы успели вдохнуть во время сражения с Фоксом. Сколько ее остается в носу, бронхах и легких? Кто его знает. Но, судя по всему, еще долгое, долгое время никто из нас не отважится на заклинание.
* * *
Нас разместили в одной единственной хижине площадью три на три шага... не многовато для пяти персон человеческого роста и одного гнома. С другой стороны, мы и не думали спать все в одно время; хотя демоны и вели себя мирно, мы договорились установить постоянную стражу.
Чтобы враг не мог переловить нас поодиночке, было решено ходить парами. Уизл и Кирипао, как самые сведущие в умбралах, должны были вести торговые переговоры. Мириам предложила составить компанию Иезекии, оставив меня вместе с Ясмин, что вызвало у нас обоих неловкость, однако мы не стали оспаривать подобный расклад.
Все свободные от переговоров взяли задачу выяснить, есть ли в этой деревне портал; и если есть, то где, куда ведет, и что за ключ его открывает. Поэтому мы с Ясмин стали повсюду гулять, высматривая, не мерцают ли где врата. Но скоро я обнаружил, что мое внимание отвлекает нечто, чего я совсем не ожидал здесь увидеть - это были предметы умбральского искусства. Из материальной тьмы были сделаны не только хижины; глаз везде натыкался на громоздкие черные изваяния, вылепленные из чистой тени. В некоторых из них можно было узнать знакомые очертания: например, дико хохочущего толстяка, или женщину, придавленную валуном, но остальные имели чрезвычайно чуждые формы. Что я должен был думать о дырявой глыбе, напоминающей человеческую кость, или нечто похожем на большой наголовник от топора, насаженный на оплавленный конус?
Пока я рассматривал последнее творение, позади меня возник один из умбралов.
– Нравитссса изваяние?
– прошелестел он.
– Это что, должен быть томагавк?
– спросил я.
– Это абссстракция, - ответил умбрал таким тоном, словно я его чем-то обидел.
– Таков замысссел.
– Какой еще замысел?
– Да ладно тебе, Бритлин, - сказала Ясмин.
– Эта скульптура показывает шаткость нашего бытия... то, как фанатично мы цепляемся за свои привычные устои, глубоко в душе сомневаясь, что делаем правильный выбор.
– Да-ссс, да-ссс!
– засвистел умбрал.
– Сссовершенно так.
– Он скользнул к Ясмин.
– Ты художник?
– Нет, я просто знаю то, что мне нравится.
– Она подошла, чтобы коснуться топорообразного изваяния, но ее пальцы прошли сквозь него. Похоже, материал-тень был бесплотен.
– Это все ты сделал?
– Сссделал, да-с, - закивал умбрал.
– Ссскромными усссилиями.
– Очень здорово, - похвалила Ясмин.
– Хорошо чувствуется движение и форма.
– Какое там движение, - буркнул я.
– Это же статуя. Как поставили,
– Повысив голос, я спросил демона: - Ты никогда не думал сделать скульптуру, которая была бы хоть на что-то похожа? Может тебе стоит найти хорошенькую умбралиху? Ничто так не развивает точность и внимание к мелочам, как работа с натурой...
Большего я сказать не успел. Демон закрыл уши руками и, громко завизжав, убежал в болота.
Ясмин тронула меня за плечо.
– Не думаю, что они готовы принять столь передовые понятия об искусстве.
– Дикари, - проворчал я.
– Не понимаю, на что здесь можно смотреть...
Еще несколько минут я шел, пиная камешки, посмевшие оказаться на моем пути.
* * *
Наша прогулка по деревне и ближайшим окрестностям заняла несколько часов, после чего я постановил, что наступила ночь. Разумеется, в однообразно сером небе Карцери не произошло ровным счетом никаких изменений; но усталость от испытаний, выпавших на этот день, дала о себе знать. Ясмин согласилась, что в Сигиле уже, должно быть, темно; затем она взяла меня за руку, и мы спокойно вернулись в хижину.
Когда мы пришли, Мириам объявила, что отыскала портал. Он находился в скульптуре в форме треснувшего арбуза, трещина которого была достаточно велика, чтобы в нее мог протиснуться изнуренный голодом умбрал. Она-то как раз и служила вратами, оставалось лишь проверить, сможет ли туда пролезть человек. Однако, сделать это быстро и без лишнего шума было практически невозможно.
Увы, "быстро и без лишнего шума" было именно тем, что нам нужно. Спустя несколько часов переговоров, Уизл и Кирипао уяснили одно: умбралы обманут нас, едва закончится сделка. Как только они выложат нужную сумму, все пришельцы изменят свой статус с "торговцев с товаром для продажи" на "жертв с золотом для поживы". Разумеется, демоны об этом не говорили, но косвенные признаки растущей враждебности были слишком уж очевидны. И гном, и эльф настаивали, что к тому времени, когда завершится торговля, нам следует иметь готовый путь отступления.
Всю ночь мне плохо спалось, и я был благодарен Иезекии, когда он разбудил меня сменить его на страже.
* * *
Когда я вышел из хижины, Ясмин уже стояла там, в окружении мрачных теней. Небо было по-прежнему удручающе хмурым, оно нимало не изменилось с того момента, когда мы попали на Отрис, но над деревней повисла глубокая тишина, как будто на самом деле опустилась ночь. Умбралы, прежде шатавшиеся по улицам и жадно следившие за нами из-за дверей лачуг, исчезли. Возможно, отправились спать... если только теням известен сон.
– Как тихо, - прошептала Ясмин.
Я молча кивнул.
Спустя некоторое время она сказала:
– Иногда мне представляется Сигил, совсем пустой. В городе не осталось никого: ни людей, ни собак, ни крыс - исчезли все, кроме меня. Только я и совершенная тишина.
– Мечта Хранителей Рока, - произнес я.
– Сумерки и конец мира.
– Не конец, - поправила она.
– Завершение мира. Ты когда-нибудь был в таверне, когда начинает петь по-настоящему талантливый бард? Сначала все продолжают болтать, стучать кружками, шуметь... но как только до них доносится голос барда, они затихают один за другим. По толпе пробегает шепот, и вот, наконец, ты слышишь одно лишь пение. Никто не вздохнет и не шелохнется, все боятся пропустить хотя бы ноту.