Планета-мечта

Баимбетова Лилия

Я вспоминаю всех координаторов, с которыми я встречалась в жизни, и понимаю, что во всех них, во всех нас есть что-то общее, что-то нас объединяющее. Это способность действовать не смотря ни на что, не оглядываясь на людей, на их чувства к тебе. А больше всего я вспоминаю Карпенко — не падайте в обморок, эксперты, те, кто будет читать мой дневник. Теперь я могу понять, почему он поступил так, а не иначе, что привело его к кардинальскому титулу и закулисной власти над Эсторской империей, что толкнуло его на предательство, так сказать, почему он забыл о своем координаторстве и решился остаться на планете и действовать, как ее полноправный житель. Теперь я понимаю…. Странно, как ясно я могу увидеть его, хоть я совсем мало его знала. Звали его, кажется, Александром Васильевичем. Сашей. Саней — чаще всего, насколько я помню. Я вижу его, как живого.

Господи, тьфу-тьфу, он вроде еще жив, только я не поручусь…. Высокий широкоплечий парень, черные волосы, кошачьи зеленые глаза на смуглом лице. Он был профессионал экстракласса, даже не первая степень, нулевая — бог и ас. Но и его постигла эта судьба. И только теперь я понимаю, что толкнуло его, профессионала, опытнейшего работника, который, казалось бы, уж мог держать в узде свои чувства, на такое…. И я уже готова совершать подобные поступки. Я уже почти готова, боже! Я так хорошо помню его, он просто стоит у меня перед глазами — зеленоглазый смуглый парень, а за его плечами стоят безумие и боль, словно призрак моей будущей судьбы. Я все еще координатор, но, кажется, я скоро забуду об этом. Если бы я только могла забыть…. Если бы я только могла переступить через свою координаторскую сущность, ведь я же человек, в конце концов, я была ведь человеком со своей душой, со своими привязанностями, меня звали когда-то Ра. Если бы я могла. Впрочем, за это есть наказание, и зеленоглазый парень мерещиться мне неспроста. Слепой, изуродованный, в психиатрической лечебнице. Вот как кончил один из лучших координаторов современности. И это не самая большая цена, я не боюсь ни смерти, ни боли, ни безумия — за счастье считать Алатороа своей планетой и драться за нее, как за свою. Да только я не способна на это. Я так люблю ее, но я улажу этот конфликт — в пользу землян. А через сто лет сорты будут править моей сказкой. Я так люблю Кэра. Я все на свете бы отдала, лишь бы избавить его от боли, но я сама, своими руками….

И ведь он, Господи, разрешил мне. Разрешил ударить его. И я сделаю это. Уже сделала.

Я чувствую себя убийцей, когда думаю об этом. Тогда, после И-16, я себя так не чувствовала. Никогда у меня не было еще так паршиво на душе.

"Я люблю тебя, деточка".

"Я тоже люблю тебя, Кэр".

И ведь Торион тоже любил тебя, Кэр. Я же помню, как этот холоднокровный ублюдок говорил с тобой, смотрел на тебя. Как на безумно любимого младшего брата. Но он, самый близкий твой друг, единственный твой друг, он читал над твоей головой Большое заклятье изгнания. Над твоей склоненной головой. И кто-то, наверное, держал тебя за руки, принуждая стоять на коленях.

Что же ты натворил, Торион, ублюдок, что же ты натворил! Из-за власти, Господи…. Ведь я готова поклясться, что жезл достался бы тебе. Такой славный род. Ведь ты, наверняка, считал, что Кэррон обошел тебя в этом. Ведь он был слишком молод для Царя, он и сейчас слишком молод. А ведь ты, наверное, завидовал ему, Торион, ублюдок. Впрочем, и я не лучше. Что я делаю? Кэр, как же я боюсь — за тебя. И все равно бью — своими руками. И Тэй тоже приложил руку. Побратим, лучший друг, названная сестра, посестра, как говорили славяне давным-давно. Что же мы все делаем….

30. Из архива И. Тона, этнографа. Диктофонная запись беседы с лииеном с горы Аль. Фрагмент.

Вороны сегодня чествуют своего Царя, но они его изгонят. Поля времени, как в зеркале, преломят старую историю, и хоть все будут говорить, что она повторяется, это будет неправдой. Та история умерла, эта будет — на свой лад…. Но воронам не годиться изгонять Царей, каждый раз они сами оказываются на краю гибели…. Вороны вообще глупы…. Да. Да. Они ужасно глупы. Тот, что царствует сейчас, неплох, но ему далеко до того, кого изгнали первым…. Я его помню. Да, как же я стар! Эта девчонка догнала его, и ему пришлось прожить еще один день. Эти девчонки ничего не понимают!.. Я-то понимаю. Да…. Да…. В его глазах была боль, а в сердце был только лед. Мало кто умеет смотреть в сердце, все больше норовят в глаза. А у него было пустое и ледяное сердце, ничего в нем не было: ни боли, ни ненависти, ни любви, что бы уж там не думала эта его жена. Он был великим магом. Он, да Корд, да нынешний — вот и все, кто был стоящим среди воронов. Да нынешний-то тем двоим в подметки не годиться. У него в глазах будет лед, и никто не заметит, что сердце его будет полно болью. Сердце его будет исходить болью, как раненые исходят кровью…. Да…. Вот я и говорю: разве может та история

повториться? Тот сам выбрал день своей смерти, сам загнал себя в это ущелье, а мог бы еще жить. А этот будет жить и своей жизнью спасать, не подумает о том, чтобы успокоить навсегда свою боль. Его низложат и изгонят, а он будет нести ношу Царя…. Дурак…. Ах, дурак!

31. Дневник-отчет К. Михайловой.

Алатороа, Торже, день тридцатый.

Сегодня у нас был очень душевный разговор с Куном. Он зашел что-то спросить, и кончилось тем, что он сел на кровать, и мы проболтали, наверное, не меньше часа. Почему-то он мне все в душу лезет, этот Кун, и не безуспешно, надо сказать. Говорили мы о проекте «Зеркало».

— А вы знаете, что это за проект был — "Зеркало"? — спросил он.

— Мне сказали, что это секретная информация. Я пыталась узнать, конечно, — сказала я, — да только куда там, — я ударила рукой по колену и улыбнулась мельком, — Даже нам не говорят, а я-то думала, что для координаторов закрытой информации нет.

— А для вас действительно нет закрытой информации?

— Есть, как видите.

— А вообще?

— Обычно нет, — сказала я, — Обычно, понимаете, наша деятельность и есть самая секретная, а уж наши архивы нам доступны. Да и остальные…. А тут — нет. Тут мне отказали и, по-моему, начали присматриваться ко мне — что это она разузнает, почему? какова причина такого любопытства? Родители, или нечто иное? Понимаете, Торнберг?

— Вполне, — отозвался он с легкой усмешечкой, — Я с этим столкнулся. Но что такое проект «Зеркало», я знаю и довольно хорошо. Могу рассказать…. Если у меня не будет после неприятностей, — прибавил он с почти вопросительной интонацией и с тенью усмешки в углах губ. Я думала оскорбиться, но почему-то не сказала ни слова.

— Ладно, — сказал он, запуская руку в короткие жесткие волосы, — Ладно, слушайте. Вы интересуетесь хоть немного строением Вселенной?

Я улыбнулась. Покачала головой. Честно говоря, мне было немного неловко.

— Мне достаточно и того, что в ней для меня есть работа, — сказала я.

Кун кивнул.

— Есть теория, — сказал он отрывисто, — немного странная, пожалуй, но кое-кто затратил огромные средства на то, чтобы проверить ее. Огромные средства и жизни тысячи с лишним человек. Нет, я не осуждаю. В свое время я поседел, пытаясь пробиться в участники этого забега. Ну, так вот. Есть такая теория, которая гласит, что реальность нашей Вселенной многовариантна, и что все эти варианты так или иначе связаны друг с другом. Ну, знаете, было раньше такое девичье гадание, ставили одно зеркало против другого. И там, в зеркалах образовывался словно коридор из отражений…. Я это так себе представляю, хотя в теории это выглядит несколько иначе.

— И что же проект?..

— Проект…. Ну, технические подробности я вам объяснять не буду. Но считается, что при определенных условиях можно перейти из одного варианта реальности в другой. Условия эти должны быть… ну, как бы это сказать, должны достигать экстремума. Достижимо это при определенном режиме движения космического корабля. Был разработан такой двигатель — импульсный. А что было, вы и сами знаете. Пять звездолетов, из них три — класса "гросс"…. И все исчезли. В сущности, проект, наверное, считается удавшимся. Ведь куда-то звездолеты ушли.

— Да, — сказала я.

— Но они так и не вернулись…. Впрочем, может там время течет иначе. Там все может быть иначе.

— Вы с такой тоской об этом говорите, — сказала я, скрывая за легкой иронией свои подлинные чувства. А чувства эти были — страх. Я вдруг представила себе эти реальности, бесконечно отражающие друг друга, и пять звездолетов, затерявшихся в этой бесконечности….

— Ну, — сказал Кун, — это ведь была моя мечта. Что вы, Кристина, это для исследователя — это ведь такое!..

Я улыбнулась в ответ, потом посерзьенела.

— А вы что думаете — куда они попали?

Кун подпер кулаком щеку.

— Что же… — сказал он, — Я вообще-то так и думаю. Я верю в эту теорию, знаете ли. Но она, конечно, довольно странная. Если это представить — что где-то твоя жизнь повторяется кем-то еще, пусть даже и искаженная. И так — множество и множество жизней, и чем дальше, тем больше искажений. Довольно странно.

— А почему вы в это верите?

— Ну… это сложно. Я, видите ли, сыграл не последнюю роль в формировании этой теории. На первичном, так сказать, уровне. Мы на «Весне» зарегистрировали первыми те явления, которые эта теория объясняет. Я много видел странного, Кристина.