Платина и шоколад
Шрифт:
— Совсем, да, Грейнджер? Ни одной долбаной мыслишки в твоей умной голове? — злой шёпот вырывается сквозь зубы. Малфою кажется, что он чувствует запах её слёз. Губы цепляют щёку и тут же эта влага на губах.
Но Гермиона почему-то жмурится, пытаясь отстраниться. Слабо, но пытаясь. Касаясь руками его рук.
— Малфой… — в её голосе оглушающий крик, едва слышный. — Прекрати.
И снова эти слёзы.
Когда он начал сцеловывать их, собирая на языке?
Он не хочет ничего прекращать. Он хочет эту соль
— Что это, Грейнджер? Как это называется? — шёпот сбивчивый, руки не выпускают её лица, и он уже не понимает прикосновений её пальцев. Они просто зачем-то сжимаются на его запястьях. — Это та самая прекрасная история, да? Тогда почему ты плачешь?
И следующий всхлип он ловит своим ртом. Прижимаясь к ней так сильно, почти грубо, что чувствует прикосновение мокрых ресниц к своей скуле. Зарывается пальцами в волосы, кусая её мягкие губы.
Её красивые, отчаянно-солёные губы.
Но они почему-то не открываются. Только дрожат. Как она сама. И он рычит, пытаясь раздвинуть их языком. Но.
Ледяные пальцы выпускают его руки и с силой толкают. Шаг назад, почти по инерции. Она прижимает ладонь ко рту, но всё равно слышно, как она кричит сквозь неё:
— Нет! Я сказала, прекрати, не смей!
Драко тяжело дышит.
Наверное, сегодня у него сдадут лёгкие.
Взгляд мечется по её лицу, и только то, что она снова делает попытку отвернуться, заставляет его схватить Грейнджер за плечо. Нет. Ты не пойдёшь. Ты никогда не уйдёшь, потому что за тебя всё орут твои слёзы.
А ты дура, такая дура.
И всё, что остаётся.
Развернуть, дёрнуть за ткань и заставить налететь на свою грудь. А потом сжать руками, ощущая всю дикость этого объятия.
Ощущая, как она колотит кулаками по его спине и бокам, пытаясь вывернуться, выкрикивая что-то, громко, яростно-громко. Какие-то слова, которые живут в ней, жалят её.
Но он только напряжённо замирает, сжав губы, зарываясь ими ей в висок.
— Всё. Тихо, Грейнджер.
Ясно, что этот шёпот она не слышит, захлёбываясь своей обидой.
Малфой чувствует, как она хватается за грубую ткань его тренировочного свитера и пытается оттащить от себя, но эти движения постепенно теряют свою силу. Или же она теряет, потому что он по-прежнему обнимает её, обхватив руками и крепко прижав к себе.
— Слышишь. Тише, всё.
Как-то нелепо. Но он. Просто не умел по-другому.
И тогда пальцы останавливают движение по его спине, а плечи Гермионы вздрагивают от всхлипов и судорожных вдохов.
Она больше не кричит.
— Зачем ты делаешь это? Зачем? Я не понимаю!.. Объясни мне. Чего ты добиваешься… Я совсем, совсем ничего не соображаю теперь. Совсем… Почему ты не отпускаешь меня?
Не
— Для чего тебе… всё это? Чтобы поступать… так, да? Так нельзя.
Шёпот и льющиеся по лицу слёзы. Которыми постепенно пропитывается воротник свитера. Сдавленно произнесённый упрёк.
Но худые ладони уже жмутся к его лопаткам. Малфой пытается проглотить слюну, но глотка сжимается. И дышать труднее с каждым вдохом. С каждым из нескончаемых вопросов, на которые просто невозможно что-то сказать.
Он не может сказать ни слова.
Только прижимать к себе это тело. Только яростно вдыхать в себя тёплый запах её волос.
Наверное, он был бы рад, если бы сдох. По крайней мере, от неё прекратят исходить эти бешеные волны боли, которую причинял он.
— Ответь мне. Пожалуйста.
Это она произносит совсем глухо. Малфою в шею.
А он понимает, что не может отвести взгляд от горящей огнями россыпи окон в глыбе Хогвартса, который возвышается за горкой. Если он пошевелится, что-то внутри разорвётся. И никогда больше не срастётся заново. Не срастётся правильно, чтобы работать так, как нужно.
Так, как задумано.
— Драко.
Он зажмурился. Потому что глаза вдруг обожгло.
И то, что срывается с губ. Нет, это не могут быть его слова.
— Прости меня.
Руки на его спине замирают. Она вся замирает.
Будто впитывает это в себя.
А сердце в груди падает, натыкаясь на рёбра.
Руки прижимают Гермиону к себе почти отчаянно. Почти до хруста. Но она молчит. Просто молчит. Так мало нужно для этой тишины. И это так легко. Так слишком-больно-легко.
И ещё раз, контрольный.
— Прости меня, Грейнджер.
— За что? — так тихо.
На этот вопрос он ответить мог. Он почти орал ответ ей в ухо. От этого внутреннего рёва дрожали рёбра.
И руки.
За то, что я делаю. За то, что я говорю. За то, что я вру тебе. За то, что не говорю правды, испытываю потребность. Иметь тебя, быть с тобой, чувствовать тебя, твой запах, твою кожу. Видеть твоё лицо. Твой чёртов нос. Самые красивые глаза. Нужны.
Нужна.
И под веками печёт потому, что ты так сильно нужна мне. Почему так, Грейнджер? Почему. Так?
— За всё это.
Не озвученное.
И голос хрипит слишком сильно.
Он зарывается губами в её волосы, чувствуя, как начинает дрожать. Весь.
— Прости меня…
— Что ты наделал, Драко?!
— Я не хотел. Я не могу так больше, отец.
— Ты не можешь поступать так, щенок! Ты не имеешь права! Заберите его, уведите его отсюда!