Плавни
Шрифт:
Андрей стоял в стороне и молча наблюдал, как Бабич и Хмель пытаются разбудить полковника. Наконец он не вытерпел, подошел к кровати и резко тряхнул спящего. Начштаба открыл глаза и приподнялся с кровати.
— Что?! Что такое?.. Ах, это вы, товарищ Семенной. Что–нибудь случилось?
— Где Сухенко?
— Не… не знаю. Он уехал еще до получения приказа об его аресте.
— Один?
— Нет, со своей конвойной сотней.
— Вы приняли командование бригадой?
— Да, хотя мне ее никто не сдавал.
Ну, это неважно… Приказ о выступлении получили?
— Да, думаю денька через два выступить.
— Вы выступите завтра утром.
— Но, товарищ
— Без «но»! Довольно морочить голову! Или вы выступите, или я арестую весь ваш штаб.
Начштаба постарался изобразить на лице улыбку.
— Зачем так волноваться, товарищ Семенной? Хорошо. Завтра утром бригада выступит. Вы удовлетворены?
Андрей пошел к двери.
— Товарищ Семенной, я надеюсь, вы не сердитесь на меня?
Андрей остановился у порога, ответил гневно:
— Вы разоружили мой гарнизон, вырубили моих бойцов и хотите, чтоб я улыбался и жал вам руку?
— Мы действовали по распоряжению Ейского ревкома.
— А сдача оружия и имущества гарнизона бандитам, а попытка расстрела коммунистов — это тоже приказ ревкома?
Начштаба изменился в лице:
— Я не знал этого. Распоряжался Сухенко.
Но Андрея уже не было в комнате.
Выйдя на улицу, Андрей отослал Хмеля в ревком с приказом выслать патрули на улицы. Потом спросил Бабича:
— У нас саман есть?
— Есть, от конюшен осталось.
— На дом хватит?
— Ну да, еще останется.
— Надо будет Семену новую хату поскорее поставить. Ты зайди в ревком, посоветуемся. Да чтобы Семен ничего пока не знал.
4
Накануне возвращения Семенного в Староминскую Сухенко получил письмо от генерала Алгина:
«Обстоятельства резко изменились. Открытое выступление в данный момент немыслимо в условиях, когда еще не все части красных ушли с Кубани и не выяснен точный срок выступления армии барона Врангеля. Наше преждевременное выступление было бы заранее обречено на провал и могло бы сильно повредить общему плану. С другой стороны, нельзя, конечно, допустить увода бригады с Кубани. Поэтому предлагаю вам спрятать пулеметы, патроны и казну в надежные места. Пулеметные тачанки разбросать по хуторам, а людей частью распустить по домам, частью же, по вашему усмотрению, увести с командным составом в гривенские, бриньковские и челбасские плавни, как ближайшие к месту высадки десанта. Перед уходом разоружайте станичные гарнизоны, расстреливайте беспощадно коммунистов и всех, кого найдете нужным. Если удастся поймать живым Семенного, препроводите его ко мне под сильным конвоем».
Прочитав письмо, Сухенко сказал начальнику штаба озабоченным тоном:
— Очевидно, генерал Алгин еще не знает о здешних событиях. Вот что, Сергей Петрович. Я возьму свою конвойную сотню и выеду на хутор к его превосходительству, а приказ придется выполнять вам.
— Правильно. Другого выхода нет, Анатолий Николаевич. Езжайте — и да поможет вам бог!
5
Петухи пропели полночь.
Андрей лежал на старом диване в ревкомовском кабинете и старался уснуть.
За окном поднялся ветер. Он промчался по старому саду, налетел на кровлю и хлопнул куском полуоторванного железа. «Ведь говорил же Панасу, чтоб прибил на место…» — подосадовал Андрей. Встав с дивана, он подошел к окну и открыл его.
Темная ночь окутывала станицу. Надвигалась гроза. Со стороны плавней огненными стрелами вспыхивала молния и глухо рокотали далекие еще раскаты грома.
«Нет, так не уснешь… — Андрей снова прилег на диван. — Интересно, о чем сейчас думает его превосходительство? Навряд, чтоб такой старый лисовин решился
Андрей решительно встал с дивана. «Нет, видно, не усну! Пойти разве побродить по станице?..» — Андрей надел шашку, маузер, папаху и, набросив на плечи бурку, вышел из кабинета.
6
Зинаиде Дмитриевне тоже не спалось. Она присела к раскрытому окну.
Хороша майская ночь на юге. На черном небе ярко горят звезды, а где–то за школьным садом зловеще ползет, громыхая, грозовая туча, идет приступом на безмятежную тишь, на ночной покой.
Зинаида Дмитриевна нервно ежится при каждом, отдаленном еще, ударе грома. Тяжело чувствовать себя одинокой в такие ночи.
…Наталке приснилось, что ее кто–то зовет. Она открыла глаза, села на кровать и прислушалась. В комнату робко заглядывал месяц, осветив кусок пола и сидящую понуро возле окна Зинаиду Дмитриевну. «Еще не ложилась, тоскует», — подумала Наталка. Она села на кровати, подобрала ноги, обхватив колени руками. Ее черные волосы густыми прядями рассыпались по плечам. «И чего она в нем хорошего нашла, в полковнике том? Губы тонкие, нос длинный, черкесячий, а глаза хоть и красивые, да наглые… Вроде как у сытой кошки».
Наталка быстро соскользнула на пол и подбежала к окну.
— Зинаида Дмитриевна! Тетя Зина! Зиночка, ты плачешь? — Наталка готова была сама разреветься. Она обняла учительницу за шею, тыкалась носом в ее щеку.
У окна мелькнула чья–то тень, и раздался ласковый, немного насмешливый голос:
— Я думал, они ночью любуются, а они плачут… Тоже — нашли дело…
— Дядя Андрей! Вот хорошо, что вы пришли.
Наталка весело засмеялась, но, вспомнив, что она в одной рубашке, смутилась и спряталась за учительницу. Андрей подошел к подоконнику.
— Здравствуйте, Зинаида Дмитриевна! Здравствуй, Цыганенок!
— Дядя Андре–ей!
— Чего?
— Я ж просила…
— Ну, ладно, больше не буду, Цыганенок.
— Опять?!
— Молчу, молчу.
Учительница поспешно вытерла платком лицо и спросила:
— Что это вы, Андрей Григорьевич, по ночам бродите?
— Уж больно ночь душная, не спится.
— Небось по любимой девушке скучаете?
— Где уж нам, старикам!
— Что вы, Андрей Григорьевич — то неуком притворялись, а теперь — стариком, что за фантазия?