Племянник дяде не отец. Юрий Звенигородский

Полуян Вадим Петрович

7

Прошла Пасхальная неделя, пришли дожди, дождались своего часа. Юрий лежал на лавке, не желая ничем заняться. Дважды заглядывал Васильев дядька Осей, звал упражняться в воинском искусстве. С тех пор, как воротился из Коломны, где исправлял государеву службу, боевой искусник принялся обучать княжичей владеть разными видами оружия, защищаться и нападать. У Юрия к его гордости уроки

обычно шли лучше, чем у Василия. Однако же на сей раз он не вскочил на зов наставника, лишь головой помотал:

–  Нейду.

В конце концов сам старший брат пожаловал:

–  Что сквасился Гюрга?

Юрий потёр икры ног:

–  Здесь больно. И в поясе.

Василий поругал мокрую весну, предсказал, что братнюю немоготу излечит улучшение погоды, и ушёл, озабоченный неведомо чем.

Когда приболевший княжич не появился в столовой палате ни днём, ни вечером, пред ним явился дядька Борис, только что прибывший из Звенигорода.

–  Что с тобой, господин?

Юрий вяло ответил:

–  Да так: голова болит, познабливает.
– И спросил: - Звенигород-то после Тохтамыша отстроился?

–  Ещё б ему не отстроиться!
– усмехнулся дядька.
– После разора семь лет прошло. Тебе уж ныне пятнадцать. Вьюнош! А тогда-то был отроком. Э!
– внимательней взглянул Галицкий.
– Приопух ты. Веки набрякли. Дай, лоб потрогаю... Уй-юй-юй!

Разостлал постель. Помог разоблачиться, пообещал позвать лекаря.

После общей вечерней молитвы в Крестовой всё великокняжеское семейство собралось у одра больного. Он же видел пришедших, как сквозь туман. Слабо. Слышал голос родителя, вспомнившего давнюю московскую гостью - язву:

–  Вдруг ударит, как ножом в сердце, в лопатку или между плечами. Огонь пылает внутри. Крове течёт горлом. Обуревают то пот, то дрожь. У иных пухнет на шее, бедре, под скулою, пазухою. Десять здоровых приходилось на сто болящих.

–  Ох, некстати такие речи!
– прервала матунька.
– Нет у Георгия всех тех примет.

Княжич знал, почему всполошился отец. Ведь дядя, великий князь Симеон, помер тогда от беспощадной болезни. Сам Юрий в детстве слышал, как посетила она Смоленск: осталось в нём всего пять человек. Вышли и затворили город, полный непогребённых. Хотелось крикнуть: «Бегите от меня все!», но язык не повиновался.

–  Высунь-ка, покажи язык, - попросил немец-лекарь Сиферт. Помог извлечь из запёкшихся уст. Сказал невесело: - Ярко-красный. И беловатый налёт на кончике...

Юрий с трудом промолвил:

–  Он при высовывании как бы спотыкается о края зубов.

Лекарь велел всем выйти. Юная княжна Марья в дверях сказала:

–  У братца кроличье лицо!

Долго длился бурный разговор в теремном переходе. Не разобрать было слов.

Сколько времени истекло, прежде чем сызнова отворилась дверь? За ней - голос матуньки:

–  Нет, Домникеица, нет,

не ты! Найду, кому быть при нём.

Потом Юрий увидел Сиферта с белой повязью на лице по самые очи. Лекарь делал приготовления:

–  Сейчас будем пускать кровь...

Княжич ощутил нежные прикосновения Домникеи и удовлетворённо вздохнул. Рука его была уложена на твёрдой подушке ладонью кверху. Под ней - льняное полотенце. Бывшая мамка стянула плечо жгутом, но не сильно.

–  Сожми кулак, княжич, - попросил лекарь.
– Несколько раз сожми.

Прокол почти не почувствовал... Сиферт наказывал, уходя:

–  Надо его остричь. Заставлять много и часто пить. Будет жар, обёртывать в мокрое, обтирать...

Дальнейшее стало ускользать от Юрьева слуха. Вновь смежил ресницы. Открыв глаза, он обнаружил себя на высоком струге, что везли на колёсах, по пустынному волоку. Рядом - чужие люди в длинных чёрных одеждах. Остановились в урочище с круглым, осевшим от времени, травянистым валом. Кто-то сказал: «В старые времена кипело жизнью место сие, красно и видно. Сейчас же пусто всё и ненаселённо!» Да, голая степь, река, небо...

Струг спущен на воду. Потянулись унылые берега, - ни селения, ни людей. Как на редкость, глядят на плывущих козы, лоси, волки, медведи, бобры, выдры. То и дело парят над стругом орлы, лебеди, гуси, журавли. Спутники Юрия зорко взглядывают по сторонам. К своему удивлению, он не речи их слышит, а мысли. Мысли о том, что здесь некогда существовали города знаменитые, а ныне же едва приметны следы их. Вон, ряд белых каменных столпов, подобных малым стогам. Княжичу это место назвали Донской беседой. На большом каменном столе - каменные сосуды. Красиво, но неприятно.

Струг двигался среди красных гор. Вдруг из расселины выскочили полунагие лучники, сели в судёнышки, устремились к путникам.

Тщетно окружающие внушали Юрию: это хазары, жители древней своей столицы Серкела, хотят угостить хлебом и молоком. Он видел не угощение, а длинные кривые ножи. Заметался, ища спасения. И, сколь ни удерживали берегущие, кинулся с борта в воду. Зажмурился от холода. Пришлось применить усилие, чтоб открыть глаза...

Ни струга, ни реки, ни червлёных гор. Он голый - в лохани с ледяной водой. Стоит при помощи Домникеи.

–  За подмышки не хватай, я щекотлив!
– запротестовал Юрий.

Однако сильная она всё-таки, его хорошуля! Рывком вытащила, натянула шерстяные носки, заставила быстро запохаживать рядом с ней по спальне. Волокла обессиленного, как раненого:

–  Ну же, ну! Шагай. Ведь, обеспамятев, прыгал на пол, бросался в переход. Удержала едва. А теперь... Ну, ещё шажочек.

–  Ай-яй-яй!
– возник на пороге Сиферт.
– Ты его пошлёшь на тот свет! Знаю ваших знахарей. Одного купца пользовали от жара ледяной водой, он - уже там!
– немец указал на небо.