Племянник дяде не отец. Юрий Звенигородский
Шрифт:
Юрий Дмитрич высунулся в переход, крикнул истопника. Печь протоплена, а и под шубой-то не согреешься! Хотя чему удивляться? Зима нынешняя не знает ни сна, ни отдыха: с ноября по февраль - без оттепели, днём и ночью трещат морозы. Хорошо, снегу мало, проезд бесхлопотный.
Вместо истопника явилась сенная девушка Васса. Опять княгиня болеет. Вот главная теперешняя головная боль Юрия! Как прибыли в свой удел, так скорбь и печаль. Анастасия лишилась сна, стала жаловаться: едва голова коснётся подушки, злосчастные думы овладевают. Выписал из Новгорода лекаря немца Вигунта. Тот осмотрел болящую и изрёк: «Сон - вкуснейшее из блюд на земном пиру!» Посоветовал не волноваться и меньше двигаться. Однако, что это за лекарство? Борисов брат, Фёдор Галицкий,
На сей раз, едва Васса ввела господина к госпоже, князь упал духом. Хотя и далеко не впервые зрел жену в таком виде с начала её болезни. Анастасия лежала, запрокинувшись на низком изголовье. Персты судорожно перебирали покров. Большие очи запали, лик был мертвенно сер, голос не слышен:
– Сильно грудь болит. Тревожусь за свою жизнь.
– Что чувствуешь в груди?
– склонился к ней Юрий Дмитрич.
– Трудно сказать. Сжатие. Теснота. Тупая боль. Жжение под ложкой.
– Давно ли возникла боль?
– Во время сна, - отозвалась княгиня.
– Теперь отдаётся в левую руку, в челюсть, в плечо, в спину, сковывает шею. Иной раз такое чувство, будто переела. А ведь нет.
До сих пор в подобных случаях князь немедля вызывал знахаря. Еска заставлял княгиню дышать дымом, сжигая сухие листья мать-мачехи, или глотать кусочки льда, растирал тело щётками из свиной щетины, а грудь в области сердца - тканью, смоченной в уксусе с солью, затем попеременно опускал кисти рук, стопы ног в горячую воду. Всё это или приносило временное облегчение или не помогало вовсе. На сей раз Юрий Дмитрич велел позвать немца Вигунта. Лекарь тут же пришёл, ибо жил в княжем тереме. Послушав и осмотрев княгиню, длительно размышлял, прежде чем сказать:
– Надо убрать из пищи жиры. Не есть ничего молочного, ни в коем случае - яйца. Тяжёлого не носить.
Князь вставил:
– Княгиня не носит.
– Не восходить по лестнице, - велел немец.
Князь пообещал:
– Обустроим спальню в подклети!
– Гулять обязательно, хотя и немного, дважды в день, - посоветовал лекарь.
– Только не при холодном ветре.
Князь возмутился:
– Сейчас зима. Каждый день ветер ледяной.
Вигунт с важностью удалился, пообещав навещать больную почаще. Васса ушла готовить питье и еду. Юрий Дмитрич присел у постели. Разговора не затевал: Настасыошке затруднительно было отвечать. Молчал, думал.
Надежды - только на Бога. Ежевечерне не жалел времени на молитвы в Крестовой. Посылал в Сторожевскую обитель к игумену Савве. Теперь тамошние иноки неустанно просят Спасителя и Матерь Его даровать здоровье рабе Божьей Анастасии. А месяц назад князю явилась весьма счастливая мысль. Она возникла вместе с пожаром в доме купца Степана Застрехова, что за Торгом на Ростокиной улице. Вот так же горел и дом Тимофея Васильевича Вельяминова в Кремле, вернее, церковь Святого Афанасия при нём. Сплошная огненная стена, в которой чернел обваливающийся остов. Жар - хоть мочи платок! Треск - хоть затыкай уши! И подошёл молодой монах, - круглая борода, детский, несколько удивлённый взор, светлый венец волос на челе, лоб изборождён глубокой серповидной морщиной. Извлёк из-под рясы крест, поднял над собой и трижды осенил пожар знамением. После этого князь Юрий не узрел огня, - только дым. Потом узнал, что инок Кирилл обладает многими духовными дарами: даром прозрения, даром управления стихиями, даже даром воскрешения (был один случай). Запомнились его последние слова из
Когда занедужила дорогая супруга, Юрий Дмитрич послал верного человека на Белоозеро. Написал записку, где напомнил о давней встрече, поведал о несчастье с княгиней, просил благословения посетить дальнюю лесную обитель. Ответа не было: посланный до сих пор не вернулся.
Князь вздрогнул, ибо, сидя, задремал. Анастасия крепко спала. Показалось, лик её преобразился, порозовел, словно каким-то чудом вновь преисполнился жизненных соков. Юрий Дмитрич слышал шаги в переходе, за дверью. Они приближались: шли двое. Дверь осторожно отворилась. На пороге стояла Васса с белым свитком в руке.
– Яропко прибыл, - прошептала она.
Князь на цыпочках выскочил из покоя. Пред ним под низкими сводами оттаивал (капля за каплей - на пол) заиндевелый, заледенелый гонец: тот самый, что был послан на Белоозеро. Князь начал быстро спрашивать:
– Говорил с игуменом?
– Не говаривал.
– Лицезрел преподобного?
– Не сподобился.
– Как передал-получил послание?
– Монах взял, монах дал.
– Спаси Бог! Отдыхай с пути.
Отпустив Яропку, князь взял у Вассы свиток, спешно ушёл к себе. Стоя, дрожащими руками развернул, стал читать, приближась к оконцу. Темно было, глаза буравили буквы:
«Ты, государь, приобретаешь себе великую пользу душевную смирением своим, посылая ко мне грешному, нищему, недостойному, страстному и чуждому всякой добродетели, с просьбой о молитве. Я, грешный, с братиею своею рад, сколько силы будет, молить Бога о тебе и княгине твоей. Да будь и сам внимателен к себе. Храни святые заповеди, уклоняясь от путей, ведущих к погибели. Слышал, есть у тебя великое несогласие со сродником: ты выставляешь свою правду, а он свою. Осмотрись, государь. Если он прав в чём-либо, уступи смиренно. Если в чём правда на твоей стороне, стой за правду. Никакая власть не может избавить нас от нелицемерного суда Божия».
Князь в раздумье оторвался от свитка. Заглянул в себя: ничего, кроме страданий по милой Настасьюшке. Дальше стал читать:
«Государь! Пишешь, что хочешь ехать ко мне? Знаю, по грехам моим выйдет из этого искушение. Извещаю тебя наперёд: нельзя тебе видеть нас. Не то оставлю монастырь и уйду, куда Бог наставит. Вы думаете, что я тут добрый, святой человек. Нет! Истинно я всех грешнее и окаяннее и исполнен срама. Не удивляйся сему, князь Юрий. Слышу, что ты сам читаешь и знаешь Священное Писание и понимаешь, какой вред происходит от человеческой похвалы, особенно для нас слабых. Был у нас брат твой, князь Андрей. Но здесь его отчина и нам нельзя не отдать поклона своему государю. А твоей отчины здесь нет. Если поедешь, все станут говорить: для Кирилла поехал князь!»
Юрий Дмитрич дочитал свиток, перекрестился и поцеловал написанное. Святой человек, а жёсткий: не допускает до своих очей! Хотя грела надежда отвезти Настюшку под его целительное благословение. Что ж, надо набраться смирения у того же Кирилла и не роптать.
Князь свернул лист, прислушался. Голоса во дворе. Топот в подклете, скрип лестницы на хозяйский верх. Терем привык к тишине, ради покоя болящей, а тут...
Раздосадованный хозяин шагнул за порог и увидел Бориса Галицкого. Вот радость! А как же он покинул на произвол судьбы княжеских сыновей? За тихого младшего родитель не волновался бы, да Дмитрий Красный здесь, в Звенигороде. А вот Василий и Дмитрий Шемяка, истые сорви-головы, того и гляди оступятся без пригляду.