Племянник дяде не отец. Юрий Звенигородский
Шрифт:
– Душа моя, душа моя, восстань, что спишь?
Княгиня бросилась, надеясь поддержать, ибо ей показалось: он тотчас упадёт.
– Любимый господин мой! Свет-совет! Окстись. Забудь неумные мои слова. Трижды окстимся при малейшем искушении. Я - женщина и мной владеет прежде всего чувство. Заложим сани, поспешим отдать последний долг твоему брату, моему деверю, ведь он бывал к нам добр. А далее всё вытерпим. Как Андрей, Пётр с жёнами. Как Константин, в конце концов.
Юрий поцелуями отнял возможность продолжать. Затем сказал совсем другим голосом другую речь:
– Андрей, Пётр, Константин -
– Зело стар, - вставила княгиня.
– Не сможет...
– Игумен Савва, - вспомнив о больном епископе, переиначил Юрий.
Княгиня постояла молча, спросила:
– Стало быть, в Москву не едешь?
Князь попросил:
– Узнай, не разошлись ли ближние: Морозов, Чешко, Галицкий. Пусть соберутся в Столовую палату: там светло и просторно. Пришло время больших решений.
Анастасия удалилась. Юрий наедине долго молился.
Раздумчиво взошёл к сидящим ближним за пустым большим столом, предназначенным для многолюдных трапез и пиршеств. Светильники по причине пасмурного дня были зажжены. Можно продолжать соборование, как только что в Крестовой. Верные советчики не разошлись, а задержались спорами в сенях, взбулгаченные происшедшим. Сейчас с готовностью вновь поклонились князю. Он заметил: нет Настасьюшки. Сказал:
– Позовите на совет княгиню.
Сел во главе стола.
Выдержав время, объявил:
– В Москву не еду.
Бояре не спросили о причине, но у всех в глазах возник этот вопрос. Ответила жена Юрия Дмитриевича:
– В Москве князь может быть подвергнут принуждению.
Даниил Чешко не поверил:
– Ужель рука подымется...
Семён Морозов усмехнулся:
– Ещё как! Не будем углубляться в тьму годов. Вспомним недавнее. Родитель Юрья Дмитрича Иваныч позвал Тверского князя Михаила, якобы решить наследственные распри. Сам митрополит ручался за безопасность такой встречи. И вот соперники сошлись. Михаил тут же был взят под стражу, разлучён с боярами, которых тоже заточили...
– Что ж, - вздрогнул Галицкий, - наш господин прав, что осторожен.
– Несколько лет Тверской был в тесноте, - довершил рассказ Морозов.
– Выпустили, принудив крест поцеловать, что повинуется противнику. Говорят, тогда Орда вмешалась. Сейчас там распри: не вмешается.
В недавнем прошлом, как в зеркале, отразилось завтрашнее. Князь всматривался в лица близких, пытаясь угадать: не каются ли в том, что свои судьбы связали с его судьбой? Не опрометчиво ли Чешко стал инокняженцем? Не лучше ль было бы Морозову трудиться в Чудовом монастыре, а не дрожать в Звенигороде? Про Галицкого речи нет, он бывший дядька. Однако Юрий успокоился. Горящий взор Данилы обнаруживал решимость. Лик Семёна Фёдоровича напряжён думами: какое подсказать решение? Борис сощурился, что-то замышляет. Хотя не трудно догадаться что. Подёргав залихватские усы, изрёк:
– В Звенигороде, княже, быть тебе не след. Он близок от Москвы.
– Куда же нам?
– поднялась бровь Анастасии.
Юрий встал, сказал, как отрубил:
– В Галич!
Бояре, выходя, продолжили:
–
– Народу больше.
– В крайности помогут и датчане. Наш князь жил с ними хорошо!
При выходе Асайка Карачурин догнал бояр:
– Данилу и Борису Гюргибек велел вернуться.
Галицкий с Чешком вновь явились в княжеской Передней.
Юрий сидел на лавке, тяжко задумавшись. Пригласив кивком вошедших сесть, начал речь:
– Как скажешь, друг Борис, кто из бояр готов меня поддержать против племянника?
Галицкий прикинул:
– Кто, кто? Старейшие, пожалуй, станут за тебя. Илья Иваныч, сын знатного Ивана Родионыча Квашни. Ещё Пётр Константиныч, что наместником в Ростове. Ну и Иван Никитич: хотя древен, да не слаб.
– Так, - пристукнул пальцами по лавке князь.
– Кто против?
Знаток вельможеских пристрастий перевёл дух:
– За супротивниками дело не станет. Внук Чётов Шея, Красный-Снабдя, братья Плещеевы, Белевут с Полем, воевода Юрий Патрикеич, заехавший [81] многих маститых. И, конечно, два Ивана: Кошкин сын, а с ним...
– Иван Всеволож, - подсказал князь.
– Самый умный, самый хитрый, оттого самый опасный.
Галицкий наклонил голову.
Юрий Дмитрич в явном смущении промолвил:
– Мне потребны верные послы к молокососу, на чью голову сегодня возлагают золотую шапку. Задача опасная. Язык не поворачивается послать. Ведь не перед куклой-государем предстоит править посольство, а перед его великомощным окружением. Слова для оглашенья жёсткие. За ними может ждать темница. А ещё хуже - смерть.
81
Заехать– местническое выражение, сесть или стать выше, не по праву занять чужое место.
Князь замолчал. Примолкли и бояре. Данило Чешко, чего трудно было ожидать, холодным голосом изрёк:
– Ты, княже, нас позвал, стало быть, сделал выбор. И выбор правильный. Кто, как не мы?
– Он подтолкнул Галицкого локтем: - Верно, Васильич?
Тот кивнул с таким спокойствием, как будто отправлялся с поручением спросить о государевом здоровье:
– Ехать так ехать.
Оба глянули на князя вопросительно.
Юрий Дмитрич глухо и с большой медлительностью изложил суть:
– Я, как старейший из потомков Иоанна Даниловича, внука Александра Невского, по отеческим и дедовским законам надеваю золотую шапку великого князя Московского. Сыну моему, племяннику Василию, готов оставить свой удел. Коли Совет бояр великокняжеских, а с ними богомолец наш владыка Фотий против исконной правды, готов стоять за неё всеми своими силами. Не словом, так мечом. И пусть нас Бог рассудит! [82]
Данило и Борис согласно закивали. Первый деловито уточнил:
82
«Пусть нас Бог рассудит»– так говорили, намереваясь решить спор военными средствами.