Племянник дяде не отец. Юрий Звенигородский
Шрифт:
Опять братья помолчали.
– Чего ещё хочет от нас Василий?
– развёл руками Юрий.
– Ходим в его воле...
– Не совсем, - перебил брат.
– Ты подписал ли с государем соглашение клятвенно уступить старшинство сыну его?
Юрий качнул головой.
– Андрей и Пётр давно уж подписали, - напомнил Константин, - упрямимся лишь мы с тобой.
– Я, - начал Юрий и запнулся. Младшему ли брату, другу своему, об этом говорить? Он давно знает. Давно, с опасностью для княжеского своего достоинства, поддерживает. Вовсе обездоленный родителем, уже не защищаемый покойной матерью, он целиком и полностью зависит от Василия. Его бы надобно склонять к покорности, ставить в пример Петра с Андреем. И всё же Юрий повторил: -
– Я тоже, - встал Константин.
– Пообещаем же друг другу завтра стоять твёрдо.
Провожая брата до сеней, Юрий между прочим, нехотя повторил сплетню, принесённую на хвосте Галицким, а позже повторенную Анастасией:
– Что-то злые языки судачили, якобы Витовтов полководец...
– Доброгостий Смотульский?
– с полуслова понял Константин.
– Наслышан даже в Новгороде. Враки! Видел юного Василия? А представь мужчину, что хотел бы посягнуть на Софью!
– Брат Василий, - засмеялся Юрий.
– Для того потребовались чрезвычайные причины, - напомнил Константин.
– Возможно, в своё время они были и у Доброгостия. Однако наш племянник тут, как видно, ни при чём.
По уходе брата князь пошёл к супруге, в её спальню. Анастасия лежала на постели в простой верхней одежде поверх сурового покрова из тканины. Муж, присев, дотронулся перстами до её руки: вожделение сменилось беспокойством: жена дрожала, тело было жарким.
– Ты больна?
Княгиня шёпотом пожаловалась:
– Лихоманка. Не болезненная: от переживаний. Мной овладел страх. С чем младший брат к тебе пожаловал?
Юрий помрачнел.
– С таким же страхом.
Оба супруга, больше не произнося ни слова, длительно посмотрели друг на друга, будто переговариваясь взорами: «Боишься?» «Не боюсь!» Анастасия погладила мужнюю руку, изо всех сил попыталась улыбнуться.
Он помог ей подняться, чтобы вместе идти в Крестовую. Молились истово, однако же не вслух: каждый читал свои молитвы. Она - о нём. Он - о всей семье. Перекрестив жену на сон грядущий, Юрий прошептал:
– Коль завтра не приду в Столовую палату, утренничай без меня. Возможно, прогуляюсь на Великий луг верхом, подышу воздухом.
Заснуть долго не удавалось. Всё было не так: подушка жёсткая, перина - комьями, в спальне душно, нет, холодно, нет, все- таки дышать нечем... Внезапно оказался в мыльне перед зеркалом: это уже не сон. Из-за нелепого своего вида полез перстами в рот, стал щупать зубы. Некоторые сделались явно больше других. Как вкушать? Как слово молвить? Проснулся от расстройства. Позвал слугу, вошёл боярин Борис Галицкий.
– Стою под дверью целый час. Жду пробуждения, князь Юрий. К тебе от государя человек.
– Уже?
– вскочил князь.
– Слушай!
– рассказал он.
– Скажи, что значит.
– Если не ошибаюсь, - почесал за ухом Борис, - выросшие зубы - ссора между родными, тяжба из-за наследства.
– А!
– ударил по колену кулаком Юрий.
– Конечно!
Не утренничав, сел на конь, покинул двор.
День был удручающе хмур. Улицы грязные после ночного ливня. Тучи тяжёлые, низкие, туман плотный, сырой. Над собором Успения золотого креста не видать: плохое предзнаменование!
Челядинец встретил на крыльце, провёл к государю, в ту самую комнату для одиноких размышлений и тайных бесед. Здесь Василий, ещё не успев принять власть, повздорил с дядюшкой Владимиром Храбрым.
Сейчас он сидел с Константином. Встретил Юрия сухо:
– Опаздываешь.
Князь неожиданно для себя оробел:
– Не поставь во грех.
Старший брат подал хартию, подписанную Андреем и Петром Дмитричами. В ней оба обязались в случае смерти Василия блюсти великое княжение под сыном его.
Лист замер в руках князя. Он прервал чтение, воззрился на государя, сменив робость на гнев. Ибо только что прочёл: его братья обязуются держать девятилетнего Василия
– Ты, - вопросительно смотрел на Юрия великий князь, - ты что?
Юрий тихо спросил:
– Приложить руку?
– Будь добр, - даже обмакнул старший брат в чернильницу свежеотточенное лебединое перо.
Второй по старшинству брат не принял пера, отвёл руку. Изрёк громко, как на всероссийской сходке, где внимает море голов:
– Племянник дяде не отец!
– Да!
– подхватил доселе молчавший Константин из своего угла.
– Этого от начала никогда не бывало!
– Молчи!
– топнул на него Василий.
– Молод ещё!
– И пригрозил: - Вот я тебя умою!
Самый младший рассмеялся в лицо самому старшему:
– Кто хочет умывать других, сам чист должен быть!
10
Княжий терем в Звенигороде стар. Надо строить новый. Юрий сидел в деловом покое над писчими листами с цифирью. Листы так исписаны, перечёрканы, - враг ногу сломит. Хотелось сметить две стороны расходов: с одной - рубли на строительство, с другой - на ратную силу. Томит угроза, что брат Василий не оставит ослушника безнаказанным. Уязвил же Константина сверх меры. До сих пор в памяти, как самый младший из братьев после ссоры со старшим ранним утром бросился к Юрию, чуть не плача: лишён жизни, то есть вконец разорён! Ведь сам же государь по воле княгини-матери наделил обездоленного Устюжной, Тошной - уделом, можно сказать, сиротским. Теперь братец-неподписанец лишён и этих последних крох. Не отрёкся от своих прав по дедине, не признал племянника отцом, - отдавай удел! Бояре Константина брошены в темницу. Холопы, имение отписаны на Василия. «Разбойник!
– потрясал кулаками Юрий.
– Не лучше Афоньки Собачьей Рожи!» Константин утихомиривал: «Ругань - оружие бессильного». И был прав: голыми руками с вооружённым не схватывайся, без ратной силы боя не затевай. Вон, Андрей с Петром покорились и живут-поживают. Константин решил той же ночью бежать, укрыться в Господине Великом Новгороде: там не выдадут. Что ж, ему - бобылю - легко, Юрию же с семейством не просто. А тут ещё старший сын Васька - невиданное дело!
– стал отцу поперёк: «Никуда из Москвы не поеду. Не хочу порывать с учением у Ивана Дмитрича Всеволожа». Не убедишь ничем. Хоть мир перевернись! Говорит, ходил к государю-дяде. Тот возмутился переполоху Юрьеву: ну повздорили братья, - дети-то при чём? Ох, кривит душой самовластец! Средний сын Дмитрий шепнул на ухо отцу: «У Васьки к наукам прилежания - нуль. Более прилежает взорами к Всеволожей дочке». А сам-то Дмитрий тоже отказался покинуть Первопрестольную. Тут уж Вася Косой донёс: повстречал Митенька в церкви княжну Софью Заозёрскую. Её батюшка с нуждами своего удела прибыл к великому князю. Теперь средний Юрьич с любавой своей норовит почаще видеться, а старший помогает ему. Слава Богу, хоть друг о друге не скрытничают перед родителем. Знают: отец достаточно мягок для великого гнева. Вот так оба недоросля и остались в отчем кремлёвском тереме. То ли учиться хотят, то ли жениться.
Государь, наказав Константина, не тронул Юрия. Что это, властная прихоть?! Скорее, временная отсрочка. Потому посоветовавшись с женой, князь и решил удалиться в Звенигород. Свои стены надёжнее.
В московском доме оставил Бориса Галицкого. Пусть теперь князю трудно и одиноко без вездесущего и всеведущего, как без рук. Однако за старшими сыновьями нужен призор. Отправились с Юрием Морозов и Чешко, да оба не стоят бывшего дядьки: первый - книжник, второй - домосед. Один видит давно прошедшее, другой дальше собственного носа вообще ничего не видит. Вот и сиди сам с собой: рассчитывай, размышляй, угадывай. Каждому ратнику сколько положить, дабы одет был и сыт? Строителям отвалить какую мошну, чтобы княжий терем радовал сердце Настасьюшки?