Плененная во тьме
Шрифт:
***
Познания Нарви в английском сводились к простым словам и фразам - да, нет, спать, иди, и секс. Его основной формой общения являлось использование палки для побуждения мальчиков к пониманию, хотя порой, он поступал с ними гораздо хуже. Временами с ними происходили и другие вещи, о которых Кальб заставлял себя не думать.
Когда он становился податливым, мужчины частенько поощряли его едой, одеждой или подарками, и хотя он ненавидел то, что ему приходилось делать
По прошествии времени, Кальб стал старше, выше, красивее. Вооружившись всем этим, он вскоре стал самонадеян и находчив. Арабский он уже знал лучше английского, хотя живущие с ним англичане помогали ему сохранить элементарные знания своего родного языка.
Вскоре он уже сам выбирал себе мучителей, стравливая их друг с другом своими обещаниями в истинной привязанности, которую он не собирался дарить ни одному из них. В глазах многих, он по-прежнему оставался ребенком, и второе что он уяснил для себя после жестокости, было выживание.
Каждую ночь, лежа на грязном полу публичного дома и прижимаясь ближе к своим друзьям по несчастью, он все меньше и меньше вспоминал о том, что он принадлежал к мужскому полу. Хуже того, ему уже было все равно. Он был Псом. Это все, что он знал.
Инстинкт. Голод. Он всегда был голоден. До еды, до крова, до власти, и другого... многого другого.
Он даже научился желать боль. Испытывать ее означало, что он был еще жив, все еще жив. И если он мог справиться с болью, контролировать свою реакцию на нее, заставить ее работать на себя, а не против него.... вот тогда, он был свободен. Больше всего на свете, Кальб жаждал свободы.
Нарви знал об этом. Ему всегда, каким-то образом было об этом известно.
Именно по этой причине его и называли Псом, в то время как другим мальчикам и девочкам для заманивания клиентов давались привлекательные прозвища. Это делалось для того, чтобы унизить его достоинство, и сделать с ним все возможное, чтобы он уже больше никогда не стал человеком. Чтобы заставить его чувствовать себя ниже человеческого существа. Но это не срабатывало. Каждый раз, когда Нарви смотрел Кальбу в глаза, тот отказывался их опускать.
И в один прекрасный день, Нарви дошел до ручки.
Кальб знал, что его накажут. Он встал на колени и ничего не боялся. Нарви любил избивать его, поэтому он больше не сопротивлялся. Он был слишком горд для этого.
Когда ему сказали раздеться, он сжал зубы.
– Опять изнасилуешь?
– спросил он на чистом арабском, - Твои друзья знают, как сильно ты любишь трахать собак?
От полученной пощечины у Кальба зарделось лицо, но он, сжав кулаки, молча, стерпел ее. Он свободен, напомнил он себе.
Подняв
Кальб чуть было не улыбнулся. Да, он был красивым животным.
Кальб получил еще одну пощечину, после которой все же заставил себя отвести взгляд в сторону, но не опустить его в пол - он никогда не опускал его в пол.
Услышав позади себя шум, ему хотелось оглянуться, но он решил не доставлять этому сукиному сыну удовольствие своим любопытством. Да и потом, это не имело значение, потому что вскоре тайна была раскрыта. Зеркало.
Нарви поставил его прямо перед ним. В собственном отражении Пес увидел, как пошатнулась его выдержка. Это было уже слишком, он не сможет смотреть на это. И, тем не менее, он по-прежнему отказывался опускать взгляд.
– В чем дело?
– поддразнивал Нарви, - Тебе не нравится смотреть на то, какой ты красивый? Тщеславие - чума всей вашей расы. Именно по этой причине ты считаешь, что заслуживаешь все, тогда как не заслуживаешь ничего, меньше, чем ничего. Смерть - все, чего ты заслуживаешь.
Кальб сдерживал каждый импульс, пробегающий по его телу. Он заставил себя оставаться на месте, он справится с этим. Он может справиться с чем угодно.
Нарви опустился на колени за его спиной и Кальб перестал дышать. Все, что угодно, только не это. Пожалуйста. Все, что угодно.
Он закрыл свои глаза.
– Закроешь их, и я сделаю так, что ты больше никогда не сможешь видеть.
Впервые за долгое время, Кальб почти хныкнул.
Приподняв свою одежду и плюнув на ладонь, Нарви приготовился войти в него, и с этим уже ничего нельзя было поделать. Либо это, либо смерть.
Кальб обратился к той части себя, в которой таилась его свобода. Сделав глубокий вдох, он задержал его, и когда в него грубо вошли, он отказался издавать хоть малейший звук. Но зеркало... зеркало заставило его увидеть то, что в его воображении было нереальным. Он не был свободен.
Позади мальчика, в зеркале, улыбался Нарви. Кальб... опустил взгляд в пол.
Это было долгое мучение. Нарви хотел не просто использовать мальчика, как делал это не единожды, кидая его на пол и насилуя словно дикий зверь, сопровождая все это избиванием и шлепаньем. На этот раз он не торопился. Он хотел, чтобы Кальб прочувствовал каждую секунду неуемного желания сопротивляться и осознать, что он был не в силах противостоять.
Из груди мальчика, наконец, вырвалось рыдание, и он был вынужден посмотреть на свое отражение в зеркале. Он был.... сломлен. Кальб ненавидел этого мальчика, ненавидел его слабость.