Пленник замка Зенды
Шрифт:
– Вы поняли меня? – строго переспросил я.
Маршал снова закусил ус и отдал команду. Старый Сапт укоризненно покачал головой, но, приглядевшись внимательней, я заметил, что он украдкой улыбается в бороду. Впрочем, он, пожалуй, рисковал не меньше меня. Если меня убьют на улице, один Бог знает, что придется выдержать Сапту.
Тут стоит уточнить, что на мне был ослепительно белый мундир. Голову мою увенчивал серебряный шлем с золотой отделкой, а на груди алела лента ордена Розы. Конечно, я мог бы не рассказывать о своем внешнем виде, но, мне кажется, я оказал бы плохую услугу королю, если бы скрыл из ложной скромности, что выглядел чрезвычайно эффектно. Видимо, это сыграло немаловажную
– Если он красивый, значит, настоящий!
Я засмеялся и, отвесив ей поклон, сдернул с головы шлем.
Стоило мне обнародовать свою рыжую голову, как толпа вознаградила меня криками «ура».
Ехать без охраны оказалось гораздо интереснее. Я слышал все или почти все, что говорили обо мне люди.
– Что-то он сегодня такой бледный? – заметил один.
– Если будешь вести такой образ жизни, ты тоже побледнеешь, – безо всякого почтения к королевской особе ответил другой.
– Я думал, он ниже ростом, – сказал третий.
– К тому же он еще красивее, чем на портретах, – громко провозгласила хорошенькая девушка.
По четкости, с какой она выговаривала каждое слово, я понял, что она стремится донести свое мнение до моих ушей. Разумеется, я не был настолько глуп, чтобы поддаться на столь явную лесть.
Но, несмотря на отдельные возгласы одобрения, толпа все же была настроена против меня. Мне попадалось множество людей, которые даже не старались сделать вид, что приветствуют меня. Они стояли молча, и в их взорах я читал явную неприязнь. Заметил я и иной знак, который, быть может, ярче прочего свидетельствовал об истинных настроениях старого города. Во многих окнах красовались портреты Черного Майкла. Даже если они и хотели выразить таким образом почтение к королю, то способ выбрали весьма необычный, и я, честно говоря, радовался, что вижу это я, а не настоящий король. Я уже имел случай познать его вспыльчивый нрав и почти был уверен, что он не смог бы проявить должного хладнокровия.
Всему рано или поздно наступает конец. Закончилось и полное треволнений шествие по городу. Мы остановились у собора – устремленной ввысь серокаменной громады. Его фасад украшали сотни статуй, а дубовые врата по праву считались одним из самых изысканных творений европейских резчиков по дереву. Именно сейчас, созерцая этот величественный храм, я впервые осознал всю дерзость нашего замысла.
Теперь уверенность в себе у меня поубавилась настолько, что я едва нашел силы спешиться. Оказавшись на земле, я испытал такой ужас, что едва осознавал происходящее. Маршал и Сапт стояли рядом со мной, но я различал их как сквозь пелену тумана. Шеренга священнослужителей в сияющих облачениях поджидала меня, но, несмотря на блеск парадных одежд, я даже их едва различал сквозь пелену сковавшего меня страха. Страх владел мной и тогда, когда под звуки органа, наполнявшие своды, я прошествовал по широкому проходу к алтарю. Я не видел нарядной толпы, обступившей меня со всех сторон, и едва не прошел мимо кардинала, который поднялся мне навстречу с архиепископского трона.
И тут с внезапной ясностью я увидел двух людей. Первой была девушка, прекрасное лицо которой обрамляли ярко-рыжие эльфберговские локоны (следует сказать, что женщинам они особенно к лицу). Второй – толстощекий мужчина с пунцового цвета лицом, черной шевелюрой и глубоко посаженными черными глазами, в коем я без труда разгадал Черного Майкла. Едва он заметил меня, как красная его физиономия
Дальнейшее я помню очень смутно. Кажется, я преклонил колени перед алтарем, а кардинал помазал мне голову мирром. Потом я поднялся, принял из его рук корону Руритании и водрузил себе на голову. Настал момент королевской присяги, которую – да простит мне Бог это святотатство! – я принес по всем правилам и получил святое причастие. Тут снова во всю мощь заиграл большой орган, маршал отдал герольдам приказ, повинуясь которому они громогласно провозгласили восшествие на престол короля Рудольфа Пятого. Вот так был коронован новый властитель Руритании. Придворный живописец очень хорошо запечатлел этот момент. Портрет короля чрезвычайно удался. Он и по сию пору украшает стену моей столовой.
Когда все было позади, рыжеволосая красавица поднялась со своего места и в сопровождении двух пажей, которые поддерживали шлейф ее платья, приблизилась ко мне.
– Ее королевское высочество принцесса Флавия! – громогласно объявил герольд.
Принцесса низко присела, поднесла мою руку к губам и поцеловала.
Я растерялся и не знал, как поступить. Правда, замешательство мое длилось недолго. Мгновение спустя я притянул принцессу к себе и поцеловал сначала в одну, а потом в другую щеку. Тут кардинал оттеснил Черного Майкла на задний план, поцеловал мне руку и вручил письмо от Папы римского. Забегая вперед, скажу, что ни до, ни после Папа римский мне больше не писал.
Ну, а потом настал черед герцога Стрелсау. Он шел ко мне, и ноги его заплетались. Он озирался по сторонам, и мне казалось, что больше всего ему сейчас хочется сбежать. Лицо его пошло пятнами, а когда он подал мне руку, я имел случай убедиться, что она дрожит, губы же его пересохли от волнения. Я обменялся взглядами с Саптом, и тот снова едва заметно улыбнулся. И тогда я понял, что должен совершить благородный поступок. Само положение, в которое мне суждено было попасть, обязывало меня к этому.
Схватив дорогого братца за руки, я поднял его с колен и чмокнул в щеку. Мне показалось, что он испытал при этом не меньшее облегчение, чем я.
Я неусыпно наблюдал и за принцессой, и за другими окружающими меня людьми. Никто не выказывал ни малейшего подозрения. Видимо, сходство между мною и королем и впрямь было таково, что, когда мы не стояли рядом, никто не мог нас различить. Несколько успокоившись, я позволил себе расслабиться и тут же почувствовал себя таким усталым и пресыщенным почестями, словно всю жизнь просидел на троне. А ко мне подходили все новые лица. Теперь мне выражали почтение послы. Среди них, разумеется, был и посол моей родной Британии, почтенный лорд Тофэм. Я часто бывал у него дома на Гросвенор Сквер, и когда он приблизился, чтобы поцеловать мне руку, я, честно говоря, испугался. Но и тут мне повезло: старик Тофэм так плохо видел, что не признал старого знакомого.
Когда же желающие выразили мне наконец радость и благодарность, мы отправились во дворец. Толпа в старом городе громко приветствовала Черного Майкла, но Фриц потом рассказывал мне, что Майкл был совершенно подавлен неудачей и, казалось, ничего не видел и не слышал вокруг. Такое малодушие осудили даже сторонники герцога. Все сошлись во мнении, что Черному Майклу следовало бы отнестись к поражению с большим мужеством. Что касается меня, то я ехал в карете с красавицей Флавией. Увидев нас, какой-то грубиян из толпы выкрикнул: