Пленники зимы
Шрифт:
Как ЭТО можно объяснить человеку, прочно вцепившемуся в "сегодняшнее здесь"?
Человеку, никогда не покидавшему скорлупу окружающей его реальности? Человеку, не осознающему всю иллюзорность прочности этой скорлупы…
Когда они миновали высшую точку холма и подобрались к спуску, перед ними открылось дно балки. И несколько машин, под разными углами перегородившими дорогу у самого спуска. И колонна грузовиков на следующем холме, вразнобой моргающая аварийными огнями, и ярко-красный автопоезд "Coca-Cola",
– Идиот! – выругался Максим.
Он почувствовал ужас водителя "Volvo". Его панический страх. Тоску. Все ошибки уже сделаны. Всего минуту назад. Сколько минут нам отмеряно в этой жизни? Что такое минута? Меньше, чем ничего! Сколько их тратится впустую: с раздражением затянувшегося ожидания; с нетерпением близости развязки. Но вот она – эта минута!
Прошла и сгинула.
И ничего не поправить…
Максим заехал на обочину, остановился, включил аварийку и выскочил из кабины.
Водителю "Volvo" до его новой жизни оставались считанные мгновения. В этой жизни теперь будет разбитая машина, и не одна… потерянный товар, больница. Муторная тяжба с хозяином груза, да и не только с ним.
Тридцатитонные ножницы стремительно неслись на кучку застывших автомобилей, от которых в разные стороны разбегались чёрные точки – люди. Ещё миг, и они встретились. Красная коробка прицепа смялась, начала заваливаться на бок, из неё, прорывая тентованную крышу, вываливались ящики…
Максим почувствовал на плече руку.
– Откуда ты знал? – Светлана смотрела насторожено: ни тени насмешки, ни намёка на озорство.
На ней всё та же белая рубашка. Шерстяной плед вместо юбки намотан на бёдра, соломенные волосы свободно развеваются на морозном ветру.
– Ты с ума сошла, – теряя контроль, закричал Максим. – Живо в машину! Замёрзнешь!
IY
– Максим?
Голос мне знаком. Я поворачиваюсь и смотрю, как остролицый парень неуверенно идёт в мою сторону.
– Максим! – парень широко разводит руки в стороны, и я узнаю его.
Делаю шаг навстречу:
– Герман! Чёрт меня подери!
– Тысячу лет!
Мы обнимаемся. Я искренне рад. Герман, так Герман. Далеко не худший вариант. И всё объясняет. Герман и в самом деле знает обо мне многое. В любом случае достаточно, чтобы "подцепить". Кроме того, мне приятно, что сбылось самое заветное желание у парня – стать боссом. Амбиций у Германа – что блох у дворняги.
Да только в те времена боссом был я, а меня отодвинуть было невозможно.
Это теперь всё по-другому…
– Дружище, – его голос слегка дрожит от волнения. – Я ведь тебя со спины совершенно не узнал! Такой
Я смотрю, как пятеро молодцов пытаются затолкать джип в гараж.
– Герман, скажи им, чтоб прекратили этот цирк. Я не сбегу, я не обижен и мне интересно. Пусть садятся в машину и заезжают, я всё равно не поверил в эту поломку.
Герман мягко усмехается и хлопает меня по плечу:
– Всё, – кричит он парням. – Хватит…
Они сперва вроде бы не поняли, потом с облегчением выпрямились, заулыбались.
– И кто тут теперь здесь главный?
Герман неожиданно тускнеет, отводит глаза.
– Можно я пока не буду отвечать на этот вопрос?
– А ты уже ответил…
Итак, в "главных" опять не Герман. У парня снова не сложилось. Вот это и есть худший вариант. Я чувствую, как лютая злоба поднимается изнутри, бурлит в жилах, стучит в висках. Ничего не забылось, ничего не прошло…
– Ну, хотя бы ещё пять минут, а? – он просительно заглядывает мне в глаза. – Чтоб как раньше?
Я молча смотрю на него. "Как раньше"… Насколько люди не меняются с возрастом, настолько изменчиво их отношение друг к другу.
– Ничто никогда не будет как прежде, – говорю и сразу чувствую сожаление.
И ничего тут нельзя поделать. Дети растут и до самой смерти играют во взрослых.
И никому не хватает мужества признаться: да, я по-прежнему тот ребёнок, что играл в кубики и ломал игрушки. Только теперь не играю, а взаправду ломаю и калечу судьбу. Свою и чужую…
– Сам-то, почему не за старшего?
– Не получилось, – с тоской признаётся Герман и переводит разговор на безопасную тему. – Ты догадался, когда меня увидел?
– Нет, – отвечаю так, будто мой ответ имеет какое-то значение. – Светлана слишком поспешила с вербовкой.
Он кивает, смотрит в сторону.
– Да, я отговаривал её от поспешных объяснений…
– Как-то всё чересчур сложно. Если известно где я, твоего приезда было бы достаточно.
– Достаточно для чего, Максим? – он говорит мягко, но я чувствую его сожаление.
– Ты бы вернулся со мной?
– Нет, – говорю я, и это правда.
– Может, уйдёшь? – В его тёмных до черноты глазах надежда и боль. – Ещё не поздно, ещё можно уйти…
– Нет, – я качаю головой. – Уже поздно. Слово было сказано – лавина тронулась. Я сделаю, что он хочет…
– Но почему, Максим? – время для нас будто остановилось. Только мы вдвоём. И в самом деле, как в старые, добрые времена. – Неужели так скрутило? Девочка куплена, здесь не может быть ничего личного.
– Нам надлежит исполнить всякую правду, – говорю, и сам страшусь сказанного. – Люди – лишь орудия судьбы. Тебе кажется, что это ты её выбрал, на самом деле, это тебя выбрали. Ты лишь исполнил, что следовало…