Пленники зимы
Шрифт:
Он молчит. Остренький нос побелел от холода.
Подходит Светлана.
– Герман Юрьевич, стол накрыт. Вы знакомы? – её удивление настолько фальшиво, что только слепой может ему поверить.
Может, я – слепой? Хорошее объяснение. Вот увидел её и ослеп. И мне всё равно, играют со мной, на мне, или против меня. Главное, – что рядом.
– Как знаешь, Максим, – сухо и по-будничному говорит Герман. Будто о погоде: брать зонтик или понадеяться, что автобус придёт по расписанию, и мокнуть не придётся. – Пойдём, пообедаем, второй час уже.
Я смотрю на Светлану. Это замечание никак не отражается на её лице. Чёрств мой прекрасный ангел, равнодушен к моему голоду. Но мне всё равно.
– Господа, имею честь представить лучшего маляра всех времён и народов. В покраске "зелёнки" чёрным цветом этому человеку когда-то не было равных!
Виктор сильно изменился: как-то уменьшился, высох. Вот только тембр голоса стал больше походить на мужской: низкий, внушительный. Голос начальника, упорного в препирательствах. Болтун!
Он огибает обеденный стол и, протягивая руку, идёт навстречу.
– Не нужно, – я складываю руки на груди. – Или ты – дерьмо, или я, зачем кому-то из нас пачкаться?
Его улыбка заметно зауживается, он стремительно обходит меня и здоровается с Германом. Будто они сегодня не виделись.
– Что такое? – он вскидывает бровь, чуть поворачиваясь ко мне. – Ты начал заботится о моей гигиене?
Я молчу.
Человек старается не оплошать при своих подчинённых. Вполне понятное желание. А вот и подчинённые, общим числом восемь человек. Игорь уже здесь, что-то рубает, проголодался парень. И Светлана. И Герман, садится… пардон, присаживается. И ещё какие-то люди. Некоторые заинтересованно смотрят, другие едят.
– Ну, что же ты, – восстанавливая дыхание, разыгрывает радушного хозяина Виктор.
– Присаживайся. Нам ведь богатырей кормить – одно удовольствие. Вот и место для тебя приготовлено. Спасибо, Игорёк с трассы позвонил, так что мы обед подгадали…
Игорь важно кивает, не прекращая энергичной работы челюстями.
Я усаживаюсь на ближайший свободный стул и наливаю минеральной воды.
– Максим, – укоризненно ворчит Виктор, возвращаясь на своё место. – Сейчас подадут…
– Не нужно, – останавливаю его и спешащую ко мне официантку. – Спасибо Светлане, она была добра ко мне. Её бутерброды выше всякой похвалы…
От злости язык еле ворочается. Я проклинаю своё косноязычие. Мне всё труднее сдерживаться.
– В самом деле? – с сомнением говорит Виктор. – Как знаешь.
Официантка тут же исчезает.
– Светлана готовила бутерброды? С чего бы это? Приказа заботиться о тебе не было.
– А она становится человеком только по приказу?
Вопрос к Виктору, но думаю я о Светлане. Мой ангел аккуратно прикладывает салфетку к губам и вопросительно смотрит на Виктора. Тот поощрительно машет рукой:
– Максим, за душ – спасибо, но, думаю, сейчас можно обойтись и без этих сцен. На фирме я получаю зарплату, условия меня устраивают. Так что: да, я выполняла распоряжения своего начальства. Только и всего.
Виктор в щёлку сжимает губы, выкатывает глаза и разводит руками:
– Максим, весь мир живёт по таким законам, один ты у нас всё с ног на голову перевернуть пытаешься…
– В таком случае, – скриплю и сам пугаюсь своего голоса. – Когда прикажешь ей повеситься, не забудь позвонить: мне интересно будет взглянуть.
На миг повисает тишина. Даже вилками звенеть перестали. Виктор неопределённо крякает и опять разводит руками.
Я пью свою минеральную воду. Мне нет до него дела. Сейчас придёт в себя, и мы продолжим эту бодягу.
– Зачем ты так? – заявляет он, наконец. Звон ножей и вилок возобновляется. – Ты же сам говорил: все мы – люди; в одной связке – к одной вершине…
– Только не забывай: я уже четвёртый раз падаю, а ты – впервые поднимаешься!
Он сосредоточено жуёт и кивает в такт своим мыслям. Спустя минуту находит совсем неплохой ответ:
– Не так: это я всё ещё поднимаюсь, а ты постоянно падаешь. Всё праздник норовишь испортить.
– А что празднуем-то?
– Как? Ты не заметил? Воссоединение старых друзей, конечно. Знаешь, – он доверительно понизил голос, – ведь мы на тебя вышли ещё полгода назад!
Я молчу. Полгода так полгода. Это ничего не меняет.
– Вот только не могу понять, в чём тут соль? Ни за что не поверю, что ты просто так молоко развозил, – он качает в воздухе указательным пальцем.
– Что ж тут такого? – вполне миролюбиво поясняю. – С миру по нитке… -… голому – верёвка, – довольно гогочет он. – Чтоб было на чём повеситься!
Помнишь? Мы тут частенько тебя цитируем. И всё-таки? Чего это тебя на молоко потянуло?
– Как разоришься – приходи, объясню.
– Ты лучше объясни, где свои двадцатки печатал? Сколько лет прошло, а мы этот фокус так и не разгадали.
Это одна из тех тем, которые я не стал бы обсуждать даже со своей мамой.
– Мастера своих тайн черни не открывают…
– Ну, хоть грузчиком возьми, Макс, – театрально канючит он. – Чемоданы денег – ох, как тяжёлы!
– Это можно, – в тон ему киваю головой. – Я от слова не отступлюсь: как сгоришь, – приходи. Но в долю брать не буду – только зарплата.
– Замётано, – его смех переходит в трубный кашель. – А что? Уже скоро?
– Ну, раз уж я здесь… – теперь моя очередь улыбаться и разводить руками. – Или забыл, во что выливается любознательность, если меня подключить к делу?
– С этим порядок, – Виктор машет рукой с зажатой в ней вилкой. Герман, сидящий по правую руку от него, ловко уворачивается, достаёт платок и хладнокровно чистит галстук. – Я подготовился. Вот только перед тем, как ты встанешь и уйдёшь, хотелось бы кое-что уточнить.