Плеяда
Шрифт:
– И мне дай, - Максуд тоже умыкнул у бородача магазин.
– Тебе и одного хватит, - сказал Гоча, забирая у Крота третий магазин.
У каждого бойца было по четыре автоматных магазина, чего, конечно, было недостаточно для динамичного боя, но кому ты что докажешь… сколько было, столько и выдали, а на вопрос Ганса, как воевать с таким количеством магазинов, ему резонно заметили, что их отправляют «сторожить лесополку, а не штурмовать её». Когда же задача изменилась, прапор со склада РАВ бригады был уже далеко – спросить с него было уже никак. К слову сказать, у пулемётчика носимый боезапас был представлен всего
– Никуда не расходиться, - предупредил Ганс. – Спите здесь. У нас есть два часа.
Уместиться вшестером лёжа в этом блиндаже было невозможно, поэтому каждый скрючился как мог. Разговор о предстоящем бое закончился, и снова его никто не поднимал, хотя Крота толкало что-то изменить, что-то доказать, лишь бы избежать участи первым двигаться к лесопосадке, буквально, вызывая огонь на себя. Окружающие люди были ему бесконечно омерзительны, и Крот многое бы отдал, чтобы избежать общения с ними, с этим, как он считал, быдлом. Он привык к безоблачной жизни альфонса, охмурявшего одиноких милф, жаждущих мужского внимания. Своим внешним видом, и в основном, ухоженной бородой, он быстро располагал к себе любую, после чего по отработанной годами схеме садился ей на шею, и пока женщина не находила в себе силы признать ошибку в выборе партнёра, Крот успевал вдоволь насладиться обеспеченным тунеядством. Мужские коллективы он старался избегать, потому что там его быстро раскусывали и глумились над его безвольным характером. И только случайность привела его на войну – так решили братья одной из дам, которую он водил за нос, а на прощание украл у неё драгоценности. Братья в полицию заявлять не стали, так как сами были сотрудниками какого-то силового ведомства, а просто вывезли дамского угодника в лес, где быстро склонили Крота к подписанию контракта, что он и сделал, будучи тут же привезённым в военкомат, начальником которого оказался третий брат. А дальше пошло-поехало – откатить назад поставленную в контракте подпись оказалось невозможно.
– Что-то живот опять пучит, - сказал Кузя, обозначив попытку выйти из блиндажа.
После долгих раздумий как избежать самоубийственной атаки, Кузя решил банально сбежать, но понимая, что Ганс будет его контролировать, своим «недугом» он попытался усыпить его бдительность. Куда бежать, было в его понимании вторично, главное – уйти из-под власти Ганса и его «добровольных помощников» Гочи и Максуда, а там уже как карта ляжет.
– Подвинься, - сказал Кузя, развалившемуся рядом Аватару. – Пройду.
Тот чуть отодвинулся, вздрогнув от холода. Кузя пролез к выходу и, сдвинув плащ-палатку, вышел наружу. Но не успел он сделать и пяти шагов, как сзади послышался окрик Ганса.
– Свалить не получится, даже не пытайся.
Кузя обернулся, и увидел, как на него смотрит ствол автомата.
– Да я и не думал, - ответил он, сплюнув в сторону. – Я до ветру только.
– Ты же только недавно ходил, - возразил Ганс.
– Снова приспичило, - ответил Кузя.
– Ну давай, - Ганс шевельнул оружием. – Приступай.
– Что, прямо здесь?
– А почему бы и нет? Покажи, реально ты до ветру собрался, или обмануть меня захотел.
Кузя пристроился под кустом и начал
– Получается? – строго спросил Ганс.
– Ну так, не очень пока, - ответил Кузя.
– Иди в блиндаж, не морочь мне голову, - приказал Ганс.
Вернувшись в блиндаж, Кузя начал хвататься за живот и тихонько ныть, своим поведением нервируя каждого, кто здесь находился.
– Ты достал уже! – громко сказал Гоча.
– Живот болит, - жалобно заявил Кузя.
– Врёт, - заверил всех Ганс. – Косит.
– Терпи, - сказал Максуд. – Осталось не долго.
– А что потом? – спросил Кузя.
– А потом всё, - ответил Максуд. – Болеть не будет. Ничего уже болеть не будет.
За десять минут до начала штурма Ганс связался с Каштаном и тот напомнил порядок действий. В это же время со стороны тыла стали раздаваться хлопки «выходов», и вскоре на «Зее» загрохотали взрывы.
– Пошли, - сказал Ганс. – Кузя несёт две реактивные гранаты, ящик ручных гранат и рюкзак с цинком.
– Я не пойду-у-у! – вдруг заорал Крот и ухватился за стойку, поддерживающую перекрытие блиндажа. – Я никуда не пойду! Я не хочу умирать! Спасите! А-а-а!
Его лицо стало красным, а вены на лбу вздулись от дикого напряжения. Паника и страх затмили его разум, и все поняли, что разговаривать с ним сейчас было бессмысленно.
– Да что же это такое! – Ганс попытался оторвать Крота от бруса, но не смог – в своём неистовом состоянии тот обрёл нечеловеческую силу.
– Давай я его кончу, - предложил Гоча и упёр дуло автомата в лицо орущего Крота.
Увидев оружие и решительный настрой Гочи, Крот внезапно прекратил орать и выпученными глазами смотрел на оружие.
– Или ты идёшь на штурм, - сказал Гоча, - или я тебя прямо здесь завалю, тварь!
Он увёл автомат чуть-чуть в сторону и выстрелил в стенку блиндажа. В полузакрытом пространстве выстрел прозвучал оглушительно. Крот отпустил брус и свалился на пол, потеряв на мгновение сознание.
Ганс ухватил его за снаряжение и вытащил наружу. Бросив очнувшегося Крота, он повернулся к остальным, которые всё это время молча наблюдали за происходящим, находясь не далее пяти метров от входа в блиндаж. Ганс жаждал увидеть покорность в каждом взгляде.
– Кузя, твою мать, ты где? – заорал Ганс, не увидев «авторитета» среди своих подчинённых.
– Только что тут был, - сказал Максуд и выскочив из стрелковой ячейки, встал в полный рост. – Вон он, Ганс. Сваливает!
Ганс подскочил к Максуду, всмотрелся в указанную сторону – Кузя бежал по посадке, ломая кусты и ветки.
– Стой, гнида! – крикнул Ганс, но тот и не думал останавливаться.
Ганс вскинул автомат и поймав в прицел спину бегущего, пустил длинную очередь. Кузя с ходу завалился на землю, скрывшись за маской из наваленных веток.
– Так будет с каждым трусом, - сказал он, обернувшись на остальных. – Шутки кончились, мальчики. Дальше работаем по-взрослому.
Крот сидел на земле, ошалело осматриваясь. И с ним, и с Кузей, всё произошло буквально в течение одной минуты, и этот мгновенный калейдоскоп событий буквально порвал ему шаблон восприятия окружающей действительности. Он молчал и выглядел оглушённым. Произошедшее на его глазах убийство остановило истерику – смерть посмотрела ему прямо в глаза – и это был очень отрезвляющий взгляд.