Плеяды – созвездие надежды
Шрифт:
Чем больше джигитов вооружалось, чем больше становилось их, готовых по первому его слову ринуться туда, куда он укажет, тем радостнее было у него на душе. Они подтягивались к его аулу. Споры, хохот, топот знакомых и незнакомых людей ласкали Батыру слух. По его приказу слуга считал, сколько собралось джигитов, — их было уже сорок тысяч. Другой слуга разглядывал клейма на конях и докладывал, какие роды присоединились к султану Батыру.
Ряды сторонников Абулхаир-хана сильно редели...
Старая, доставшаяся Батыру от отца орда стала в последние месяцы намного краше. Мастера-каракалпаки
Батыр редко допускал людей в свою юрту, принимал гостей и важных путников в другой юрте. Раньше, в тяжелые времена, он готов был выскочить навстречу каждому человеку. Ныне он взял за правило держать прибывших к нему в томительном ожидании...
Два или три дня под боком у султана изнывали от безделья и нетерпения джигиты из улуса Барака. Батыру было известно, зачем они пожаловали, потому он и заставлял их ждать. Нелегкое дело. Решить его надо с умом...
Весной у него с Бараком зародился коварный замысел. Барак прислал к нему человека, который должен был стоять пружиной этого замысла, молодого джигита редкой красоты. Глядя на этого джигита, дивясь его красоте, Батыр невольно думал: «Был бы он моим сыном! Какой открытый, чистый лоб, прямой нос, сияющие глаза!» Султан держал джигита чуть не взаперти, отдельно от всех. Вызывал, когда было нужно, сам давал ему поручения. О том, чем джигит занят, что делает, знали только двое — Батыр и Барак.
«Барак... Барак... Вот у кого всегда выглядывает из груди красный червь злобы! Я бы сам до такого не додумался! Ни за что не додумался! Необычное дело, любого может в дрожь вогнать. Однако, если я не решусь сейчас, птица моего счастья может вспорхнуть и улететь. Обидно будет, ох как обидно! Заветная цель-то уже видна. Разбредутся опять казахи, останусь я один. Попробуй-ка собери их опять вокруг себя! Да-а-а, счастье и удача преходящи и мимолетны, как нежность молоденькой девушки, подол которой даже ветер не задирал. С другой стороны, рисковать, идти на такое с закрытыми глазами тоже нельзя. И позор, который мы хотим обрушить на чужие головы, может пасть на наши собственные...»
После долгих колебаний и размышлений Батыр пришел наконец к решению.
Нет, не отпустит он посла Тевкелева целым и невредимым обратно в Россию.
Нет, он не допустит того, чтобы потомок Усеке — Абулхаир-хан прыгнул выше его собственной головы.
А потому пусть свершится это грозное дело, а по существу — преступление. Преступление? А может — дело святое, богоугодное? Оно поможет ему приобрести мо гущество и навсегда отвратить народ от Абулхаира. Поможет разрушить замысел этого честолюбца с помощью русской царицы стать главным ханом, возвыситься над всеми казахами.
Батыр порой путал, где его собственные мысли и доводы в пользу их с Бараком плана, а где — самого
— Долго ли ты будешь зависеть от потомков Усеке? Народная мудрость гласит, не забывай: на каждую из семи частей тела джигиту нужно по одной женщине! Дай своему сыну и в других родах полакомиться. Посмотришь тогда, сможет ли Абулхаир кичиться перед тобой!
Барак, который долгое время не называл его иначе как приблудным щенком рода Усеке, теперь льнул к нему, льстил. А когда свадьба была сыграна, то по всей степи хвастался так, будто на него, султана Барака, свалилась манна небесная...
Потом не давал ему покоя со своим новым замыслом. Письмами засыпал. И теперь вот опять в гостевой юрте томятся от скуки и нетерпения три джигита, прибывшие от Барака с новым письмом. Барак предусмотрел все вплоть до мелочей, чтобы действовать наверняка.
Все вроде бы сходилось в их плане. Пожалуй, даже чересчур ловко сходилось!
Султан позвал слугу:
— Мне нужен наш гость — тот самый юноша! Неслышными шагами вошел джигит в светлом чекмене из верблюжьей шерсти. Поднеся правую руку к груди, застыл в поклоне. «Он слишком красив для мужчины. Слишком. Ни одного изъяна. Но девушки, те, конечно, теряют рассудок от таких красавчиков! Где Барак выискал его?»
— Выполнил поручение? — коротко осведомился Батыр. Юноша утвердительно кивнул головой.
— Сколько раз встречались?
У джигита словно вдруг пересохло в горле, и он прохрипел:
— Четыре раза. — Щеки его покрылись густым румянцем.
— Ступай!
Джигит выскользнул из юрты.
«Четыре раза... И каждый раз, наверное, не коренья выкапывал в овраге!» — оскалил зубы Батыр.
С каждым днем из степи уходило ласковое тепло. Небо стало лохматым, будто его порвали в клочья лютые псы. Над головами людей неслись темные тучи, словно кто-то гнал тысячи коней с развевающимися гривами. На землю падали первые снежинки — падали и тут же таяли. Снежинки точно знали, что исчезнут, растают, но все равно падали, будто вынуждены были бежать в смятении с неба на землю.
На земле метались люди, словно каждого вот-вот смоет, снесет наводнением. Рос, увеличивался клубок новостей, от которых одни дрожали, а другие ликовали.
Из Уфы к Тевкелеву прибыли башкир Касым Топаров и десять купцов. В каком виде они были! Избитые, ободранные! На землях Младшего жуза какие-то люди в вывернутых наизнанку шубах, с измазанными сажей лицами напали на них, ограбили, учинили расправу. Через десять дней три вестника привезли хану письмо от Церена Дон-дука. Он сообщал о распрях между калмыцкими тайши, но призывал Абулхаира не придавать им особого значения, потому что поблизости находится генерал Борятинский с огромным войском.