Плоды манцинеллы
Шрифт:
Чуть больше года назад Бремер пришла впервые. На тот момент Кристоф уже два месяца, сам того не ведая, выступал в качестве живого эксперимента. Первого в своем роде — на человеке. Опыты на животных показали феноменальные способности Эстер: девочка легко манипулировала поведением и инстинктами крыс, собак, птиц. Ментальные исследования завораживали, восхищали… Но продолжать и усложнять их Себастьян не мог. Отсутствовал образец. Он бы никогда не решился на эксперимент, если бы не дочь, да и с ее участием выбор оказался непростым. Она, осведомленная о каждой мысли,
Эстер изучала Кристофа, видела привычки и желания, считывала настроения и воспоминания. Первый шаг, самой простой, дался через какую-то неделю: девочка заставила старика выпить чашечку кофе. Второй — через месяц: она стерла часть воспоминаний о давней поездке в Россию. Третий — еще через несколько дней: Эстер наполнила память старика образами из собственного прошлого. Тогда Кристоф разбудил Себастьяна посреди ночи и, прерывисто дыша в трубку, попросил купить клубничный пирог и арендовать лодку, чтобы выплыть на Цюрихское озеро. «Как тогда, Бастиан, ты помнишь? Ne me quitte pas», — скрипучий голос Кьорди звучал из динамика, а волосы Себастьяна встали дыбом.
Девочке следовала выбрать другое воспоминание. Тот день был слишком личным.
— Сотри его, Эстер. Сотри, прошу тебя, — он влетел в комнату дочери, едва старик бросил трубку. — Зачем ты это сделала? Зачем, родная?
Через неделю она выполнила просьбу отца. И тогда же, через неделю, все полетело к чертям.
Бастиан посмотрел на дочь, что стояла в лучах яркого солнца и любовалась фамильным кольцом, перевел взгляд на Марту, что так и застыла перед ним. Напряженная, решительная.
«Мне вмешаться?»
«Нет!» — он почти выкрикнул это слово. — «Не надо, Эстер. Я сам».
После неудачи с Кристофом, Бастиан не решался на повторные опыты. Он видел результат провала.
— Мы обсуждали это, Марта, помнишь? Кристоф сошел с ума, старость его доконала…
— Я была там, Майер, — резко сказала она. — Я все время была рядом с ним. Обсуждали, да, но ты думаешь, что сумел убедить меня в прошлый раз? И не мечтай, — она ткнула пальцем в раскрытый дневник. — Вот доказательство.
— Чего?! — не выдержав, Бастиан вскочил на ноги. — Что ты хочешь доказать?! Старик выжил из ума. Точка. Он стал одержим Эстер, потому что любил ее. Мозг сыграл злую шутку и…
— Доказательно вашей вины, — холодно сказала Бремер. — Мне этого достаточно, Майер. Веришь, или нет. Мне все равно, я не хочу знать всего, но вот это, — она кивнула на стол. — Громче твоих слов.
Женщина схватила раскрытую книжку, крутанулась на каблуках, бросила «прощай» и вышла из лаборатории.
Совесть неприятно кольнула, ведь обвинения Марты были оправданы. Себастьян видел Кристофа в самом конце, и вид ему совсем не понравился. Что тогда говорить о Бремер…
«Черт. Хреново получилось».
«Согласна».
Эстер сообщала обо всех изменениях, происходящих в голове Кьорди, и тот день, когда в старике что-то сломалось, Бастиан запомнил надолго. Девочка выглядела напуганной и встревоженной. Она подошла к отцу, крепко обняла, вместе
— Ты в порядке, родная? — спросил он тогда.
Эстер мотнула головой и произнесла:
— Что-то случилось. С Кристофом. Что-то не так, папа.
Все, что видела, слышала и чувствовала девочка, все мысли и даже невесомые обрывки чьих-то воспоминаний транслировались прямиком в голову старого Кьорди. Мощнейший поток информации заполнял измученный разум, в бесконечном цикле перезаписывая память Кристофа и безжалостно сжигая нейронные связи. Эстер не могла это остановить. Не знала, способна ли вообще. Она могла лишь наблюдать и беспомощно тонуть в объятиях отца, пересказывая обо всем, что происходило в лаборатории Кьорди.
Старик продержался меньше недели. Перестал есть, спать. Он мерил шагами тесную комнату, раскидывая бумаги и ветхий хлам, кричал даже не фразы и слова, а их несвязные части. Кристоф не узнал Марту, не услышал, что она говорит. Он набросился на врачей, когда они все-таки прибыли, и, уже заточенный в смирительную рубашку, уловил обрывок чьей-то шутки, захохотав дико и страшно. А девочка Эстер горько заплакала.
Кристоф умер почти сразу после госпитализации. Инсульт. Обширный, почти на весь мозг.
И на следующий день Марта Бремер пришла в лабораторию Себастьяна Майера.
— Жалко старика, — вслух сказал Бастиан, отвернувшись от окна и дочери. — Если бы я знал, что так получится…
— Да. Я бы тоже не решилась.
Ее голос. Отец в блаженстве закрыл глаза, наслаждаясь чарующим звуком ее голоса. Лучше любой музыки, даже самой прекрасной.
— Почему в моих мыслях ты звучишь не так? Это было бы…
— Слишком жирно, — смеющийся тон, что заставил самого Бастиана расплыться в нелепой улыбке. — Пойдем.
Он только хотел позвать ее на обед, но Эстер, как и всегда, уже об этом знала. Себастьян наигранно вздохнул, глухо протянул «сюрпризы» и, последовав за дочерью, вышел из лаборатории.
Семнадцать, восемнадцать, девятнадцать… Четыре года со смерти Кристофа и три — с последнего визита Марты Бремер. Вспоминал ли он о них? Нет. Ни разу до этого дня. Только сейчас Бастиан задался вопросом: а куда все-таки пропала хмурая женщина?
Эстер нежно взяла его под локоть, приникла, на мгновение положив голову на плечо, и, немного отстранившись, посмотрела в глаза. Во взгляде ее мерцали звезды.
«Ты так прекрасна, родная».
Она прищурилась, потянулась и поцеловала его в висок. Прикосновение губ, каждый раз новое и волнующее, обожгло нутро. Жаркая волна распространялась сверху вниз, текла по коже щедрым потоком, уже привычно покалывая стыдом.
«Я люблю тебя, папа».
Ему не нужно было отвечать, ведь любовь к дочери звучала в каждой мысли, в каждом слове, в каждом биении сердца. Он крепко обнял ее, с трепетом положил горячую ладонь на тонкий изгиб талии, зарывшись лицом в светлые волосы. Вдох, второй, третий. Ради этого запаха он согласен отдать все — саму свою жизнь, если потребуется.