Плоды манцинеллы
Шрифт:
Продовольствия старого мира хватило ненадолго. Ровно на столько, чтобы семьи заняли свои места, обустроились и расставили приоритеты. Еды могло быть и больше, если бы хаос войны не продлился до лета 2045-го. И никто, кроме родителей, не задумывался о предстоящем голоде.
Второй семье было проще всего — собранный урожай, первый за долгое время, гарантировал легкую зиму всем сыновьям и дочерям Йорда и Терры. Четвертая, пятая и шестая, разбросанные по миру, как звезды на темном небе, сами справились с дефицитом пищи, верно спрогнозировав возможные проблемы предстоящего года. А вот первая, третья и седьмая…
— На востоке и в Америке
Но этого не хватало. Леса и водоемы стремительно пустели, а обещанные поставки из второй семьи все никак не приходили. Зима выдалась тяжелой. Многие не увидели весны.
— А фанатики и не думали что-либо производить. Они дохли от голода в молитвах, ждали спасения…
По наспех восстановленным городам Европы, истерично скрипя подшипниками, катились мрачные грузовики, распространяющие вонь смерти и гнили. Седьмая семья ждала чуда, обращалась к своим богам, корчась в агонии.
— И спасение пришло, — тихо произнесла Тэйе. — Отец Ромул накормил народ.
— Как?
— Никто не знает. Да никто и не спрашивал… Голод, знаешь, жестокая штука. Ты не задаешь вопросов, не мучаешься муками выбора, когда единственное, о чем можешь думать — терзающая боль в желудке.
Отца седьмой семьи нарекли спасителем. Мессией. Многие члены первой и третьей покинули только-только обжитые жилища и переметнулись под религиозные знамена Ромула. А те, кто остался, вгрызались друг другу в глотки, убивая братьев и сестер, чтобы выжить. В декабре 2045 робкие, несмелые стычки еще казались дикостью, ведь лозунги ушедшей войны все еще горели в сердцах — Родство должно быть едино. Но к марту 2046 члены первой и третьей семей со злобой и голодом во взглядах смотрели на плодородный юг и мистический запад.
— И вот тут-то началось самое интересное, — глаза девушки холодно блеснули. — Ромул указал путь своим милым прихожанам. Седьмая семья превратилась в одну большую армию, что слепо следовала приказам их нового пророка.
На почве голода взросла и ненависть. Мировоззрения, отброшенные ради общей цели до становления Родства, вспомнились вновь. Цвет кожи важен, нация — первостепенна. Женщины яростно шипели на мужчин, а юноши с упоением избивали девушек, чувствуя мощь и силу гнева.
— Я была в третьей семье, — призналась Тэйе. — И когда-то думала, что хуже одиночества и безразличия отца нет ничего. Потом я узнала насилие Родства, и оно — безграничное и беспощадное, — стало моим кошмаром. Но в итоге я познала постоянный голод и страх, нависающий, давящий… — она замолчала, надолго.
— Если не хочешь, дальше не говори.
— Мы с отцом жили в Праге, — девушка неопределенно качнула головой. — В том городе, что раньше был Прагой. Искаженный, изуродованный, он вытягивал все соки… До весны 2046-го я полагала, что хуже уже не станет.
И темный народ Родства разделял эту мысль. Дополнив ее новой бредовой гранью — если единожды насилие сработало, то почему не сработает сейчас? Они объединялись в группы, выходили на улицы и громили то, что сами же с трудом отстраивали несколько месяцев назад, выкрикивая несвязные требования и бледные угрозы. А девушке Тэйе было страшно. Очень страшно. Она слышала вопли за окном и думала: «Только не опять. Нет-нет-нет, только не опять, пожалуйста…»
— Потом, где-то в начале лета, все стихло. Бунтари просто исчезли, будто бы их и не было, на улицах вновь стало спокойно, — она печально улыбнулась. — Чуть позже наладили
— Но?
— Но… — кивнула Тэйе. — Это седьмая семья устранила беспорядки. Заткнула рот недовольным. Прошло немало времени, прежде чем я поняла, что люди просто исчезают, — она помрачнела. — И отец был в этом замешан… Он помогал…
Клод Серрма, как и многие до него, и многие после, перешел на сторону Ромула. Он скрыл это от дочери, посчитав, что она оценит спокойствие и благодать, дарованные новым мессией. Но цена мира и тишины оказалась вне поля зрения. Клод, как и все, не видел сути.
— Он сам мне рассказал обо всем, — девушка вздрогнула, но быстро взяла себя в руки. — Не сразу, конечно, да и я не сразу заметила. Где-то через год после прекращения беспорядков начали пропадать соседи. Мы жили в старом доме на шестом этаже. На последнем.
Восемнадцать квартир-ячеек, занятых новыми людьми. Кто жил здесь раньше? Семьи? Дети? Старики? Лишние вопросы, что никто не задавал. Ведь стоит узнать судьбу места — тут же образуется связь… А связей со старым миром быть не должно. Первой освободилась квартира на втором этаже. Впоследствии Тэйе узнает, что живущий там мужчина возмущался положением дел и молчанием родителей Родства. Второй исчезнет девушка из жилища напротив. Она всегда казалась молчаливой и собранной, холодной, но притягательной. Обвинение — нелояльность семье. Приговор — неизвестен.
— Почему родители молчали? — подал голос Энди.
Тэйе развела руки.
— Боялись, наверное. Я думаю, что Ромул захватил власть задолго до этой темной игры. Он просто тянул время, изматывая несмышленый народ. А когда нужный момент настал… — она покачала головой. — Родство летит в средневековье. Отцы и матери — лорды. Ромул — их король… Вот только корона у него из обугленных костей.
Все меньше голосов, все меньше лиц. И все больше членов седьмой семьи. В 2047-ом Тэйе узнала правду… И решительно вознамерилась бежать — подальше от зла, от безмолвной смерти, что забирала всех без разбора. Подальше от Родства. От отца. Она уже знала, чем грозит неаккуратное слово, слышала голоса на улицах:
«Питер пропал, знаешь?» — хмуро говорила сутулая женщина.
«Знаю», — протяжно скрипела старуха в ответ. — «Свалил, наверное. Давно помышлял дать деру, сученок».
Она говорила громко, всем своим видом выражая неодобрение замыслов Питера.
«Да, наверно», — сухо отвечала женщина. — «Болван, нам таких не надо».
«Точно!»
Тэйе хранила мысли, словно их могли украсть, услышать, старалась даже не думать о побеге до намеченного дня, и, шагнув за порог темной ночью, слилась с чернотой спящего города.
Робко, несмело, крадучись. Ей предстоял долгий путь — через Дрезден, Берлин, Росток, — до побережья Балтийского моря, до нового дома, последнего очага разума и угасающей надежды. Тэйе стойко брела к цели, избегая людей, постоянно оборачиваясь в страхе и тревоге, замерзая по ночам и корчась от голода. Она пыталась сохранить в памяти светлые моменты из прошлого — гладкое полотно дорог, улыбки незнакомых людей, новые вкусы и блюда неизвестных кухонь, смех отца и его глаза, сияющие счастьем… Но с каждым шагом на север, с каждым прожитым днем радость минувшего таяла, вытеснялась жестокостью настоящего, тонула во вспышках праведного огня. А взгляд папы навсегда запомнится другим, пугающим, пронизанным фанатичным блеском и неутолимой жаждой насилия.